Тайна короля Якова - Филип Депуа Страница 3

Старший из ученых мужей шумно прокашлялся. Доктор Лоуренс Чедертон, знаток древнееврейского и друг многих известных английских раввинов. Он излучал безмятежное спокойствие человека, совершенно уверенного в своем месте в этом мире — и в следующем. Его простой черный плащ был застегнут на все пуговицы и доставал почти до пола. Голова осталась непокрытой, и седые волосы мягко сияли и поблескивали.

— Тот, кто поступил так с Гаррисоном, не заслуживает, по моему мнению, определения человека, — прищурился он. — Нам надлежит действовать со всей возможной осторожностью.

— Не предполагает ли наш старший коллега, — пропищал Сполдинг, неприязненно морща губы, — что мы имеем дело с работой демона?

— Дьявол способен вселиться в человека, — отчеканил Чедертон. В его голосе звучала сталь, глас Господень. — Он совершает бесчеловечные поступки человеческими руками. И мы можем не сомневаться, что сам дьявол противостоит работе, которую мы ведем в этом зале. Он, несомненно, послал своих слуг, чтобы отвлечь нас или, смею сказать, погубить.

Кое-кто снова забормотал молитву. Один перекрестился.

— Теперь, с вашего позволения… — медленно произнес Марбери, придвинувшись к трупу, — я вижу, у брата Гаррисона что-то во рту.

Все глаза обратились к телу, головы склонились вниз, круг стал теснее.

— Простите меня, — продолжал Марбери, наклонившись к трупу. Его рука зависла над самым ртом.

— Не прикасайтесь! — шепнул Лайвли, втянув в себя воздух, словно от удара в живот — несколько театрально, как подумалось Марбери.

— Вот так. — Рука Марбери внезапно дернулась, движение было неуловимо быстрым, и в его пальцах оказался скомканный влажный клочок бумаги изо рта мертвеца.

Все ахнули. Многие крестились, шепча молитвы.

Марбери бережно, двумя пальцами развернул бумажку и поднес ее к свече. Не он один увидел написанные на ней слова.

— Что там? — еле слышно выдохнул Лайвли.

— «Странствуя по миру, как палач Господа», — прочел Марбери и положил листок на стол Гаррисона. Люди столпились вокруг. Поднесли еще несколько свечей, и все прочли записку.

Слова показались Марбери смутно знакомыми, но он промолчал.

— Эта ужасная записка, несомненно, написана рукой самого Гаррисона.

Лайвли постучал основанием свечи по мятой изорванной записке.

— Согласен, — спокойно признал Марбери.

В его сознании возникла дикая картина: убийца силой раскрывает Гаррисону рот, принуждая его съесть собственный труд.

— Это сообщение? — задумался Лайвли.

— Или предупреждение? — спросил Сполдинг.

— Это работа дьявола, — уверенно заключил Чедертон.

— Тем больше оснований, — вмешался Марбери, слегка повысив голос и прикрыв тонкой вуалью снисходительности острое нетерпение, — хранить тайну. Теперь всем нам следует вернуться к себе. Прошу вас освободить этот зал. Прошу прощения у присутствующих, но я хотел бы поговорить с мастером Лайвли наедине.

Несколько человек немедленно двинулись к дверям. Остальные нерешительно последовали за ними. Оглянулся только Чедертон.

Когда за последним закрылась дверь, Марбери начал:

— Кто-то должен расследовать это чудовищное происшествие… И вы не хуже меня знаете, как бесполезны местные стражники.

— Вы полагаете, что вам…

— Нет, — заверил его Марбери. — Я прекрасно сознаю, какие политические страсти разгорятся, если я возьму расследование на себя. И это к лучшему для вас. Если бы я следовал очевидному, вы оказались бы первым подозреваемым.

— Я? — вырвалось у Лайвли.

— Вы нашли тело. Вы ненавидели Гаррисона.

— Я поднял тревогу! — огрызнулся Лайвли.

— Идеальное прикрытие…

— Со всем возможным почтением… — в голосе Лайвли не было ни малейшего почтения, — ваш рассудок замутнен выпитым бренди. Это ясно каждому. Запах ощущается в вашем дыхании.

Лицо Марбери выразило целую драму: все пять актов пронеслись, мгновенно сменяя друг друга, — гнев, сдержанность, задумчивость, спокойствие и снисходительность. Наконец он заговорил, словно обращался к школьнику:

— Тем больше оснований назначить независимого следователя, мастер Лайвли. А если я и выпиваю по вечерам немного бренди, то только чтобы уснуть. Заботы этого мира испаряются с первым хорошим глотком, и я отхожу ко сну другим человеком. Спокойным, почти как в детстве. И я рад этому, потому что крепкий сон ночью делает меня терпимее к оскорблениям грядущего дня. Он позволяет мне не отвечать на оскорбления насилием. В молодости я, не задумываясь, ответил бы обидчику ударом кинжала.

Лайвли покосился на левый рукав Марбери: он свисал ниже, чем правый, превосходно скрывая короткий клинок. Ему вдруг пришло в голову, что благоразумнее не противоречить декану.

— Итак, — выдавил он, с трудом сглотнув, — вы знаете подходящего человека?

— Едва ли, — сухо отозвался Марбери. — Но, кажется, я знаю, где можно такого найти.