На все четыре стороны - Елена Арсеньева Страница 3

Алена прошла холл, в котором сильно пахло краской (видимо,где-то поблизости шел ремонт), и начала подниматься по лестнице. Она и сама,без подсказок всяких шипящих дам знала, что находится библиотека на первомэтаже обычного многоквартирного дома. Французский первый этаж — это наш второй.Подняться на первый этаж (звучит уморительно, не правда ли?) можно было или налифте, или по узехонькой винтовой лестничке с неудобными ступеньками. Лестничканаходилась не в основном подъезде, а в неудобной шахте, и когда Алена шла поней в библиотеку, каждый раз у нее возникало такое чувство, будто онавзбирается на какую-нибудь колокольню, а когда возвращалась, казалось, чтоспускается в какое-нибудь подземелье, скажем, замка Иф. Сама библиотека располагаласьв довольно тесной квартирке. Конечно же, великий русский писатель Тургенев,основывая русскую библиотеку, никак не подразумевал, что она будет находиться встоль неприспособленном помещении, однако превратности судьбы заставили ееперебраться именно сюда. А впрочем, бывает и хуже, здесь книгам все же есть гдестоять, и каталоги отличные, и даже компьютером разжилась библиотека…

Алена поздоровалась с двумя милыми дамами, которые здесьвладычествовали, и прошла в зал (зальчик!) каталогов. Там уже работалинесколько человек, но на негромкое «здравствуйте» новой посетительницы (АленаДмитриева когда-то где-то прочитала, что умный человек здоровается первым, ивсю жизнь придерживалась этого принципа, а потому выходило, что она практическиодна такая умная) никто не ответил. Увы, соотечественники наши угрюмы инеприветливы, а также хамоваты — в отличие от французов, которые, чудится, насвет рождаются, уже зная три волшебных слова: bonjour, pardon, merci, что впереводе на язык родимых осин означает: «здравствуйте», «извините», «спасибо».

Везло ей нынче на хамоватых соотечественников, везло!

«Интересно, кто такая была та особа? — размышляла Алена,перебирая карточки в длинном каталожном ящичке, озаглавленном: „Эмиграция.Воспоминания, автобиографии“. — Небось из бывших. Причем из очень давнихбывших! Нас всех, „советских русских“, конечно, ненавидит. И правильно делает.А за что нас, строго говоря, любить? Да ладно, нечего думать о ней, работатьнадо!»

Наша мыслительница сноровисто просматривала карточки, заносяна листок наиболее интересные названия. Разумеется, делала она это не радипростого любопытства или из страсти к чтению, а исключительно для дела. Потомучто Алена Дмитриевна писала не только обычные детективы из серии «Пришел,увидел, застрелил», но и так называемые детективы исторические типа: «Пришел,увидел, застрелил из дуэльного пистолета» или «Пришел, увидел, заколол шпагой».Как ни странно, такие псевдоисторические поделки ей весьма удавались. Главнымобразом потому, что Алена обожала конкретные исторические детали, которые ипридавали особый интерес ее творениям. Раскапывать эти детали ей никогда ненадоедало, вот отчего она и была завсегдатаем библиотек. Последнее время еезаинтересовала история русской эмиграции. А как известно, нет более интересногоисточника сведений, чем воспоминания очевидцев, мемуары. В библиотеке жепарижской имелись мемуары воистину уникальные. Именно поэтому Алена (она былаизрядный трудоголик!), приехав в Париж к подруге — развеяться, повеселиться инемного подлечить истрепанные последними событиями личной жизни нервы, — чутьли не тотчас отправилась в русскую библиотеку.

Алена выписала несколько названий и собралась пойти сделатьзаказ, как вдруг заметила на полу несколько ящиков с книгами. А также увиделалисток бумаги, прикрепленный к стене над этими ящиками. «Bce по 5 евро».Понятно: освобождая место для новых поступлений, библиотека распродавала никемне читаемое старье или лишние дубликаты. Писательница немножечко повздыхала отом, что, очень может быть, настанет время, когда и ее книги (они тоже имелисьв этой библиотеке и вроде бы даже пользовались читательским спросом) будутлежать в таких же ящиках среди прочего второили даже третьесортного мусора.Наша героиня весьма трезво оценивала свое место в мировой и отечественнойлитературе и точно знала, что не принадлежит к властителям умов. Однакозацикливаться на сей пессимистической мысли Алена не стала. Во-первых, она былапо Зодиаку Дева, а чуть не во всех гороскопах сказано, что представители этогознака редко бывают оценены при жизни по достоинству, зато после смерти получаютсвое. То есть надежда на посмертную славу ее все же грела. Но даже еслипрогнозы не сбудутся и детективы Алены Дмитриевой когда-нибудь, лет черезпятьдесят, все же угодят в аналогичный ящик по аналогичной цене, она все равноникогда об этом не узнает…

Алена склонилась над ящиками. Там было море изданных вМоскве и Ленинграде томиков с унылыми совковыми названиями. Наверное,диссиденты всех поколений, бежавшие из Советского Союза, первым делом отрясалисо своих стоп именно этот идеологический прах, презентуя его Тургеневскойбиблиотеке. Ничего интереснее «Хождения по мукам» Алена не нашла, однако даннаякнига у нее, разумеется, имелась, читала ее наша героиня не раз, не два и дажене три, поэтому покупать ее она не собиралась. И все же взяла том в руки, открыланаудачу. Мельком посмотрела на знакомые, любимые строки и словно с давнимидрузьями встретилась, переглянулась, словом перекинулась:

«Данюша, милая, — писала Катя, — до сих пор ничего не знаюни о тебе, ни о Николае. Я живу в Париже. Здесь сезон в разгаре. Носят оченьузкие внизу платья, в моде шифон. Париж очень красив. И все решительно, — вотбы тебе посмотреть, — весь Париж танцует танго. За завтраком, между блюд,встают и танцуют, и в пять часов, и за обедом, и так до утра. Я никуда не могуукрыться от этой музыки, она какая-то печальная, мучительная и сладкая. Мне всекажется, что хороню молодость, что-то невозвратное, когда гляжу на этих женщинс глубокими вырезами платьев, с глазами, подведенными синим, и на их кавалеров.В общем, у меня тоска…»

Алена захлопнула книгу и зажмурилась. Не про нее линаписано? Она тоже считала, что Париж очень красив… У нее тоже тоска. И ей тожеказалось, будто она давно хоронит — какое там, давным-давно похоронила! —молодость, потому что когда-то, как будто уже во времена незапамятные, онатанцевала танго с Игорем, только не то, аргентинское, которое танцевали вПариже в 1914 году, а другое — новое, деревянное, грубое, так называемоеклассическое танго, состоящее из нелепых шагов на полусогнутых ногах, из неуклюжихдвижений под прекрасную музыку. Но тогда Алене было все равно, что танцевать,ведь он был рядом, он прижимался к ней, она прижималась к нему, он улыбался, игубы его были рядом, и глаза, эти его глаза, любимые и лживые, которыеодинаково сияли для всех, а она-то думала…

Ладно, проехали. Больше никаких воспоминаний об Игоре!Хватит, в самом деле, снова и снова ходить по этим самым мукам!