Сиреневый туман, любовь и много денег - Дмитрий Черкасов Страница 3

Хуже всего ждать и догонять. Еще хуже ждать и «не догонять»: чего ты ждешь. А совсем плохо «догонять», что ждешь ты уже зря.

Картина, которую написал бы сейчас с Романа Сергеевича Бекасова художник-реалист, называлась бы «Ожидание Бекаса» и изображала бы русоволосого мужчину тридцати — тридцати трех лет, рост — сто восемьдесят, вес — сто, приятной наружности, которую не портила двухдневная небритость и легкая ранняя седина на висках.

Художник современной реалистической школы нашел бы изобразительные средства для того, чтобы как-то подчеркнуть цвет его носков и сорок третий размер обуви, не скрыл бы поношенность черных джинсов Бекасова и потертость воротника серой рубашки. Не стал бы он приукрашивать и затрапезность машины Романа Сергеевича. Скажи мне, какая у тебя тачка, и я скажу тебе, кто ты, — вот лозунг нашего непростого времени. У Романа Сергеевича была самая заурядная «копейка», любой ремонт которой уже превышал ее рыночную стоимость. Тем не менее она была на сегодняшний день его единственным источником заработка.

Художник-авангардист свою картину на аналогичную тему, скорее всего, назвал бы «Облом» и изобразил бы Романа Сергеевича, сидящим на унитазе в форме водительского кресла, в позе роденовского мыслителя, окруженного огромными кукишами, которые ему показывала окружающая действительность. Последний самый большой кукиш торчал из подъезда двенадцатиэтажного дома, в котором скрылась молодая, симпатичная парочка.

Ждал Роман уже двадцать пять минут, и унылый внутренний голос неоднократно говорил ему о том, что пора уезжать. Никто не выйдет из подъезда двенадцатиэтажного дома и не вынесет обещанные триста рублей. Обычная история. Молодой человек с такой симпатичной молодой девушкой, которые демонстративно шуршали стодолларовыми купюрами по дороге в Долготрубное, в конце пути вдруг обнаружили, что у них нет с собой рублей. Оставив в залог небольшую пузатую сумку «с покупками», они вошли в подъезд, пообещав тут же вернуться и рассчитаться. При этом они убедительно просили не уезжать и сумку не увозить.

По крыше машины уютно забарабанил дождь, ручейки воды прихотливо заизвивались на лобовом стекле. Бекас покосился на оставленную сумку и, вздохнув, вытащил из пачки последнюю сигарету. Последняя сигарета, которую по армейским правилам нельзя было просить у товарища или отбирать у первогодка. Откуда такое благородство? Не иначе, пошел этот обычай от последней пули. Наверное, подразумевалось: твоей последней пули мне не надо! Сам стреляйся на здоровье! Потом этот обычай перешел на сигареты, конфеты и пряники.

В такие минуты общего облома Роман обычно и вспоминал армию. А ведь как не хотелось идти, под дурика даже думал закосить. Взял несколько уроков по профессиональному заиканию у Степки Федорова. Изучил справочник ортопеда. Размышлял над вопросом: мочиться под себя или не мочиться? А теперь вот чуть что: у нас в ВДВ, у нас в ВДВ…

Удивительно, но маменькин сынок, как он сам себя считал, Ромка Бекасов быстро освоился в армии. Все у него получалось как надо: и бегать в противогазе, и прыгать с парашютом, и выполнять комплекс № 1 без оружия. Правда, старшина Иван Григорьевич Журбин ему как-то сказал в курилке: «Ты, Бекас, эту гимнастику хорошо выполнять научился. Но поверь моему опыту, учит она десантника храбро и красиво погибать. А чтобы выживать, надо уметь кое-что другое». И показал ему, как надо «разбалтывать» противника, как самому попасться под бросок, но упасть так, чтобы успеть свернуть шею противнику, как «вязать» руки боксеру, как отучить каратиста-балерину махать ногами и еще много всякого, что не прочитаешь ни в одном пособии, не увидишь ни в какой спортивной секции. «Холодный расчет и концентрация, Бекас! Запомни — пригодится…» — наставлял старшина.

После каждого такого урока Журбин обычно закуривал и рассказывал свою любимую историю: «Был я тогда еще на втором году сверхсрочки. Отрабатывал мой взвод забивание гвоздей в стену тыльной стороной ладони. Подошли к деревянному забору, построились в шеренгу. По счету „Раз» мои бойцы вдарили. У всех гвозди вошли по шляпки, а у одного только торчит как торчал. Говорю ему: „Сконцентрируйся, слоняра! На тебя Родина смотрит!» Собрался он, ударил. Гвоздь даже на миллиметр в доску не зашел. „Эх, ты, — говорю, — такими ручонками только кое-где ковыряться!» Подхожу и с ходу „Раз!» Гвоздь ни с места. Бойцы смотрят. Репутация ВДВ на кону. Я сконцентрировался, вложился в удар, как следует, как учили. Что ты думаешь? Гвоздь только чуть-чуть погнулся. Что за феномен? Зашли мы за забор. Смотрим… А к забору в том самом месте головой прислонился наш начальник штаба, спирта немного перебравший. Вот это ВДВ! Вот это концентрация!»

Где теперь старшина? Может, уже сгинул где-нибудь в горячей точке со своим холодным расчетом и концентрацией? Или стоит прислонившись хмельной башкой к чужому деревянному забору? А сам-то ты, Бекас, сколько раз отожмешься на кулаках, да пускай даже на ладонях? Сколько сможешь пробежать километров, пускай, в спортивных тапочках и налегке? А ведь сегодня утром, застегивая ремень, он опять отступил на одну дырочку. С чего бы это? С того. Даже эти скудные калории холостяцкого стола и те не отрабатываешь. Мы все толстели понемногу и где-нибудь, и как-нибудь… Оставь надежду похудеть, сидящий!…

Еще год назад он и представить себе не мог, что будет в погоне за нелегким и совсем не длинным рублем ездить по городу на ржавой «копейке», внимательно следя, не протянет ли кто-нибудь с тротуара вытянутую руку. Год назад он был уверен в том, что дело, которым они занимались вместе с его старым школьным товарищем, принесет ожидаемые плоды, а тогда и о женитьбе можно было бы подумать. Ведь для того, чтобы принести любимой женщине цветы, сначала нужно было иметь на цветы деньги.