Вечная ночь - Полина Дашкова Страница 3

— Считайте, что перед вами труп. Личность без документов,без имени, без памяти, всё равно что труп, верно? Вам придётся занятьсяреанимацией, Ольга Юрьевна. Не совсем ваш профиль, но что же делать?

Прошла вечность, прежде чем дежурная сестра вернулась ктелефону.

— Я ж говорю, спит он, Карусельщик хренов. И вам спокойнойночи.

* * *

Вчера утром сторож в Парке культуры обнаружил в кабинкеколеса обозрения человека. Кабинка зависла в самой верхней точке. Электричествовыключили. Человека забыли. Он просидел там всю ночь. Утром, когда включиликолесо и спустили кабинку с несчастным на землю, он отказался вылезать. Навопросы не отвечал. Вцепился руками в ледяные железные поручни и бессмысленносмотрел перед собой.

Врач «скорой» поставил предварительный диагноз: психогенныйступор. Плюс, конечно, переохлаждение. Одет он был слишком легко для апрельскихзаморозков. Футболка, фланелевая рубашка, джинсовая куртка на тонкой подкладке.В карманах не нашли ничего, кроме двухсот рублей с мелочью, полупустой пачкисигарет «Мальборо-лайт» и дешёвой одноразовой зажигалки. В отделении ему сразудали прозвище Карусельщик, надо ведь как-то называть человека.

Заговорил он сегодня вечером, в кабинете доктора Филипповой.Это произошло спокойно и естественно. Знакомясь с новым больным, Ольга Юрьевнапредставилась, и услышала в ответ: «Здравствуйте. Очень приятно».

* * *

Борис Александрович Родецкий открыл глаза и увидел, какшевелится чёрный кустарник, подсвеченный огнями редких машин. Косая тень оградыштриховала аллею, исчезала, опять возникала, вместе с рёвом мотора и сполохамифар. В сквере было пусто и холодно. Он сидел на ледяной скамейке и так продрог,что стучали зубы. У него не было сил подняться, дойти до дома. Он боялся, чтоупадёт по дороге. Лучше сидеть на скамейке, чем лежать на ледяном асфальте,ночью, в центре Москвы. Примут за пьяного или наркомана, никто не поможетподняться.

— Боренька, вставай, иди домой, ты простудишься!

Голос жены прошелестел чуть слышно и исчез, слился с порывомледяного ветра. Ветер гнал по аллее прозрачный кусок целлофана.

Рядом играла музыка, звук то нарастал, то стихал, будтокто-то крутил регулятор громкости. За сквером, через дорогу, переливалосьразноцветными огнями казино. Борис Александрович не видел, но знал, что там, нафасаде, жонглирует колодой карт клоун в колпаке. Нос у клоуна — большая краснаялампочка, зубы — маленькие белые лампочки. Глаза — зелёные лампочки.

Казино открыли три года назад, в доме, где раньше былкомбинат бытового обслуживания. На первом этаже прачечная и химчистка, навтором — ателье, художественная штопка и художественная фотография.

Однажды вечером клоун-картёжник вспыхнул наотремонтированном фасаде. Борис Александрович возвращался из клиники, гдеумирала его жена. Он остановил машину у светофора на перекрёстке, как разнапротив здания бывшего комбината, ещё тёмного, но уже готового в ближайшие днипринять первых игроков. Клоун возник из темноты и повис в воздухе, подполукруглой светящейся надписью «Казино». Он перекидывал карты, подмигивал исмеялся.

В тот вечер Борис Александрович впервые осознал, что чуда небудет. Надя уходит. Даже мысленно не мог он произнести «умирает». В нём,пожилом разумном человеке, набухала детская обида, словно жена нарочно все этоустроила. Уходит первая, оставляет его одного. Как он без неё? Никак! Он сиделза рулём своего «Жигуленка» и плакал. Электрический клоун смотрел на него исмеялся.

Прошло три года. Как-то он всё-таки жил, один, без Нади, и,в общем, привык. Знал, что скоро они встретятся. Смерти Борис Александровичбольше не боялся. Умереть для него значило всего лишь уйти к Наде.

Но вот, оказывается, есть вещи страшнее смерти. Тоска, стыд.То, с чем нельзя уходить. Душа не сумеет отлететь, её прижмёт к земле тяжкийгруз, её начнёт мотать над городским асфальтом, как бешеную мутную позёмку.

Электрический клоун опять смеялся над БорисомАлександровичем. Повернувшись лицом к ночному проспекту, он перекидывал карты.Отсюда его не было видно, только разноцветные отблески кроили ночной воздух.Клоун знал, что рядом, в сквере, сидит на лавочке одинокий старый дурак,заслуженный учитель России Родецкий Борис Александрович, сидит, мёрзнет,мучается сердечной болью и сгорает от стыда, хотя сам не знает, в чём виноват.Боится идти домой, в свою пустую квартиру. Потеха! Столько лет прожил, столькихучеников выучил, а сам ничему так и не научился. Теперь вот по уши в дерьме.

— Ты забыл, что нет ни одного доброго дела, которое осталосьбы безнаказанным?

Губам стало щекотно. Борис Александрович говорил с самимсобой. Он зажмурился, закрыл лицо руками, подышал на ледяные ладони. Если онпросидит здесь ещё несколько минут, уже никогда не сумеет подняться. Он умрёт.Не уйдёт к Наде, а именно умрёт. Сдохнет, как несчастный бомж, как брошеннаясобака.

— Нет, Боренька! — Это опять был голос жены. — Не так, не здесьи не сейчас! Ещё не время.

Наверное, Надя видела его и пыталась помочь. Музыказамолчала. Машины куда-то исчезли. Несколько секунд странной тишины,наполненной шорохами, вздохами, шёпотом голых веток. Борис Александрович теперьбыл не один в сквере. Кто-то шёл по аллее. Мягкие тяжёлые шаги приближались.Старого учителя колотила дрожь, страх и озноб, все вместе. Он боялся повернутьголову, посмотреть, кто идёт. Он даже глаза закрыл, сам не понимая, чего именноиспугался. И вдруг рядом прозвучал голос:

— Вам плохо, молодой человек?

Над ним стояла женщина, его ровесница. Вязаная шапка,куртка, джинсы, большая хозяйственная сумка на плече. Борис Александрович слабомахнул рукой, отгоняя призрак, вовсе не похожий на его Надю. Крупная,широкоплечая женщина, с круглым лицом, с белыми кудряшками из-под шапки. Наногах кроссовки. Надя была невысокая, худая. Куртку, джинсы, кроссовки могланадеть только на дачу, в городе ходила в элегантном пальто, в шляпке иобязательно на каблуках.

— Вы меня слышите? — Женщина тронула его за плечо. Она былаживая, настоящая. От неё веяло теплом и силой.

— Нитроглицерину не найдётся у вас? — спросил он, едвашевеля ссохшимися губами. Получилось нечётко, что-то вроде «нигилину», но онапоняла.

— Сердце, да? Сейчас, сейчас. Есть. Я всегда с собой ношу, навсякий случай. Может, «скорую» вызвать? У меня мобильный.

— Не надо. Спасибо. — Он положил в рот две таблетки и дажене почувствовал приторной горечи. Боль в сердце приглушила все прочие чувства.Так страшно оно ещё никогда не болело.

— Далеко живёте? Вас проводить?

— Нет. Спасибо. Идите домой. Поздно уже. Холодно.