Книга Бекерсона - Герхард Келлинг Страница 29

А если носить оружие с собой? Тогда новая проблема: ради эксперимента он стал засовывать его то в один карман, то в другой. Стоя перед зеркалом, затолкал пистолет за пояс — ничего не получалось. Оружие оказалось чересчур массивным, все время неприятно сваливалось набок. Ну а если носить пистолет с собой в чемоданчике? Неудобно да и небезопасно, ведь любую сумку можно запросто потерять — в общем, неразрешимая проблема. В конце концов, удобнее всего куртка-парка с огромными карманами; так он и разгуливал по улицам, сжимая в кулаке ручку пистолета; живо ощущая обе стороны рукоятки, водил большим пальцем по рифленой полукруглости, все больше убеждаясь в том, что курок не взведен; затем он слегка натягивал его, а потом опять отпускал, познавая тем самым неожиданную новизну малейшего перемещения. Но ему хотелось знать все. Дело дошло до того, что, широко расставив ноги перед зеркалом, он, как в кино, передернув левой рукой затвор, резко дозаряжал заряженное (!) оружие и прицеливался, поддерживая одну руку другой; с вытянутыми руками имитировал этот технический прием… и видел в этом как бы своего двойника. Это не могло не вызвать улыбку, поскольку отдавало тупоумием! Он швырнул штуковину в угол, потом на кровать, серьезно отнесясь к этому противоречию.

Оружие оставалось рядом, из чего он сделал вывод о желательности как-нибудь ощутить и испробовать его в деле. Он сунул пистолет — социологический эксперимент! — в карман своей куртки и в таком виде отправился бродить по улицам, ведомый какими-то абстрактными мыслями, этим чисто теоретическим порывом, а также духовным интересом. По сути дела, им руководило все то же первое сумасшествие — произвольный мысленный порыв прогуляться вооруженным по вечерним улицам Гамбурга.

Во время этой прогулки он заказал себе колбаски с соусом карри только потому, что, погрузившись в свои раздумья, на мгновение остановился перед одной закусочной и его спросили, что он желает. Он целиком съел напоминавшую резину, почти несъедобную колбасу, чтобы не обращать на себя внимание, если бы ушел, так ничего и не заказав. В час ночи он несколько минут простоял в защищенном от ветра застекленном углу этой закусочной на Ропербане. Он давал волю своей фантазии: а что произошло бы, если бы он наставил здесь на кого-нибудь пистолет, размышлял об этом с каждым появлявшимся прохожим и со временем, представив себе их реакции, стал совсем по-новому воспринимать их взгляды.

Он вспоминал, как подчеркнуто небрежно отправлял в рот левой рукой нарезанные куски. Вместе с тем вспоминал, что, упираясь каблуками в пол, покачивал ступнями, а правую руку держал в кармане, ощупывая пистолет большим пальцем, левой же, накалывая кусочки колбасы на пластиковую шпажку, отправлял их в рот. Священнодействуя таким образом, он неторопливо посматривал по сторонам… Прежде чем выложить колбасу клиенту, продавщица проворно нарезала батон примерно на десять одинакового размера кусочков и лишь затем полила соусом, сладковатой смесью и карри, и кетчупа… Он, Левинсон, стоял в своем углу, очень одинокий и очень сильный; повернувшись спиной к стене, смотрел через стекло на припозднившихся прохожих.

Потом он еще жутко напугал водителя одной легковой машины, когда прямо посреди проезжей части обеими руками прицелился в него из ехавшего навстречу автомобиля. Он даже не мог объяснить, откуда взялось такое ребячество… На ночной Симон-фон-Утрехт-штрассе в окружении темных фасадов он действительно вытащил из кармана свою штуковину, поднял ее резко вверх и затем медленно опустил, прицелившись в водителя приближавшегося легкового автомобиля. Запаниковав, тот резко рванул баранку в сторону и, наклонив голову с выпученными глазами, на полном газу пронесся мимо. Потрясающий успех, ощущение как в кино. При виде всего этого он судорожно рассмеялся — это же было настоящее бегство, а поводом послужил его единственный жест, который, однако, сразу показался ему опять-таки неуместным, ошибочным и неподобающим. Он затеял еще несколько таких игр, например, с растопыренными руками (даже не отдавая себе в этом отчета) начал пугать припозднившиеся парочки. Каждый раз его удивляло стремительное бегство объектов его экспериментов, они скрывались, причем никто даже не попытался свести с ним счеты или хотя бы отнять у него его штуковину-игрушку.

Глубокой ночью он приехал домой к Лючии. С оружием в руке какое-то мгновение простоял у двери, боясь нажать на звонок (он глядел снизу, окно не было освещено). Он не сомневался — если сейчас поднимется к ней, обязательно покажет ей пистолет, и тогда в состоянии неизбежного отрезвления все может получить иное развитие. Еще ему встретилась группа возбужденных подростков. Не вынимая руку из кармана, он внимательно посмотрел на них и задал себе вопрос: что же все-таки происходит? Однако контакта не произошло, он как тень пронесся над этой малочисленной компанией. Что это? Может, какое-то излучение? И он продолжил свой путь, гулкие шаги уводили в самые темные улицы… Но вот все стихло и замерло, как угасший огонь, а он, опустошенный и разочарованный, вернулся к себе домой, где надеялся найти сообщение от них, но и на этот раз послания не было.

Он снова вернулся к мысли о том, куда бы спрятать пистолет, но ничего толкового в голову не приходило. В результате про себя решил: тогда пусть, как и прежде, лежит на кухонном столе, ведь и оружие и стол имеют функциональное предназначение, именно на столе стальная штуковина, эта мучительная для него обуза, лежала не далее как утром. Теперь ты для меня уже не тайна, — осознав это, он продолжал размышлять о том, куда запрятать штуковину и что с ней делать. Потом положил ее на чашу весов и взвесил… Один килограмм сто граммов или кило двести? Он до сегодняшнего дня точно не знал, какого веса штуковина, заряжена она или нет, но по крайней мере с магазином.

Первый импульс повелевал немедленно уничтожить оружие, выбросить его ночью в Эльбу или упаковать его и утопить в Альстере. И вот он уложил пистолет в пакет и вверх по улице направился к мосту Кругкоппель, где, впрочем убедился, что его намерение неосуществимо. Прислонившись к парапету, он ощутил, что все вроде бы смотрят на него и наблюдают только за ним. Он стоял на каменном парапете, прижимая к груди пакет, при этом сам себе казался очень смешным. Некоторое время спустя он повернулся и, обойдя Альстер по всей длине, потащился домой, держа в кармане свой пистолет, с которым ни за что не захотел бы расстаться.

Постепенно в нем возобладало иное настроение, частично со злости в отношении заказчиков, частично от удовольствия помериться с ними силами, не сразу выбросить белый флаг, проще говоря, не лечь под них. Это был какой-то странный спортивный азарт, захвативший его дух состязательности. Он даже не знал, откуда это у него взялось, каким образом зародилось желание быть лучше, в общем, побеждать… Итак, он принял решение ближе познакомиться с моделью пистолета CZ, может быть, испробовать его в тире или где-нибудь в лесу, без свидетелей, использовать в качестве мишени жестяную банку, а может, даже подстрелить курицу или какую-нибудь живность. Если его обнаружат, не страшно, значит, тогда все закончится. Однажды он поехал по городской железной дороге в Поппенбюттель, чтобы, может быть, в болотистой местности, примыкающей к Альстеру, подыскать подходящее место. Впрочем, по нынешним временам не так-то легко это сделать. Он провел всю вторую половину дня с этой целью прогуливаясь по подлеску. С тяжелой штуковиной в кармане куртки он вглядывался вокруг, но так и не нашел того, что искал — поляну в лесу или проталину, но только не каменный карьер, не какой-нибудь запрещающий знак и не подходящий на первый взгляд фонарь.