Мастер харакири - Вячеслав Жуков Страница 29

– Ну что там? Жив бандитский лидер? – спросил Калинин.

Горюнов махнул рукой, устало посмотрел на него.

– Хана Манакову, – сказал он. – Огнестрельное ранение в грудь. Вот такая дырища, – показал капитан руками, какая у Маная в груди рана.

Васин стоял рядом и курил, наблюдая, как прокурорский следак мучается над составлением протокола. Сразу видно, новичок, после юрфака.

– По рассказу жены Маная, убийца спустился к ним на балкон по веревке с крыши. Манаков знал, что за ним охотятся, держал в доме охранника.

– Ну и чего охранник? – сокрушенно спросил Калинин. В один день столько трупов привалило.

– Охранник тоже – труп. Убийца замочил его из обреза.

А вот описания убийцы, – протянул капитан Горюнов пару исписанных листов – объяснения, которые он начеркал со слов жены Маная. – Высокий парень, в коричневой кожаной куртке, с синей спортивной сумкой в руке. На голове черная вязаная шапка.

Лешка сделал невозмутимое лицо. Ведь ему предстояло пройти мимо милиционеров. Вдруг заподозрят что в его поведении. Хитрые они, менты. Натасканные, как псы. А в сумке обрез и патроны.

Лешка повесил сумку на плечо, перекрывая ею рану, и торопливо прошел мимо. Но не удержался и глянул.

В «жигуленке» с ментовскими номерами сидел молодой мордоворот. Лешка сразу его узнал. Он приходил вместе с другим ментом и звонил в дверь. Но теперь он мертвый. Сидит на водительском месте с распоротым животом.

Лешка глянул на его рану и расползшиеся по ногам кишки, и ему чуть не стало плохо. От потери крови мутилось в голове.

«Мать моя! Мента замочили!» – подумал он.

Несколько человек в штатском стояли в стороне и что-то обсуждали.

Двое здоровенных санитаров приготовили пластиковый мешок.

Казалось, никто не обратил внимания на проходившего мимо высокого парня в кожаной куртке со спортивной сумкой на плече. Да и мало ли тут любопытных. Целая толпа собралась, и тема подходящая для обсуждения – милиционера убили.

Калинин обернулся, внимательно вглядываясь в Лешкино лицо. И Лешка узнал его. Это он приходил с молодым бугаем к нему. Звонили в дверь. Теперь этот мент глядел на Лешку подозрительно.

«Не опознал бы, сука. У них ведь наверняка есть моя фотография. Раз сидел, значит, есть», – подумал Лешка и поспешил войти в дверь. Уже в подъезде обернулся.

Мент что-то говорил своим, жестикулировал, показывая то на подъезд, где стоял Лешка, то на убитого в машине мордоворота.

– А ну, Горюнов, дай мне те объяснения, – сказал Калинин, посматривая на незакрытую дверь подъезда.

– Какие объяснения?

– Ну, которые ты у Манаевой жены взял.

– А-а. Сейчас. – Капитан порылся в папке, нашел два листа, подал Калинину.

Майор быстро пробежал глазами описание убийцы.

– Ты видел сейчас парня? – спросил он у Горюнова.

Тот недоуменно пожал плечами.

– Я видел, – сказал Шевелев.

– Опиши мне его! – потребовал майор.

– Высокого роста. Среднего телосложения. Лицо худощавое. Одет в коричневую кожаную куртку, джинсы, на голове черная вязаная шапка. На плече спортивная сумка.

– Какая? – спросил Калинин.

– Спортивная. Синего цвета.

– Стоп, – остановил лейтенанта майор и показал объяснение.

– Все один к одному сходится. Пару минут назад он прошел мимо нас. И знаете, кто это был? Хохлов.

Горюнов, Васин и Шевелев переглянулись. Горюнов опять сжал свой пудовый кулачище.

– Я ему башку оторву.

– Так. А ну пошли за мной. Будем его брать. Если только он не почувствовал над собой колпак и не смылся от нас через подвал. Скажи нашим, пусть приглядят за подъездами. Не мог я ошибиться, – разгорячился Калинин. – Пошли, – сказал он своим операм.

Лешка не стал входить в свою квартиру. Показалось, менты идут к подъезду. Значит, за ним. Его брать.

«Вот суки!» Лешка спрятал ключ в карман, подошел к соседской двери, что напротив, и два раза нажал на кнопку звонка.

Там жила учительница. Лешка всегда считал ее умной, интеллигентной женщиной. Она может выслушать, понять и помочь. Хотя бы сделать элементарную перевязку.

У Лешки дома нет даже бинта. Да и пересидеть у нее можно, подождать, пока менты уйдут. Он был уверен, что дверь его квартиры они ломать не решатся.

Теперь он слышал, как менты вошли в подъезд.

Лешка нажал еще раз на кнопку звонка.

Услышал за соседской дверью тихие, осторожные шаги, заметил, соседка смотрела на него в «глазок».

«Да открывай ты скорей», – мысленно торопил ее Лешка и для верности позвонил еще раз.

Соседка открыла дверь, запахиваясь в халат.

Лешка догадался, что она уже спала. Он поднял ее с постели, заставил подойти к двери и открыть. Теперь она старалась скрыть свое недовольство.

– Алексей, вы знаете, который час? – осторожно напомнила она, с тревогой рассматривая его бледное лицо и куртку в крови.

Дверь закрыть она не успела.

Лешка быстро подставил ногу, втолкнул соседку в прихожую и вошел сам, заперев дверь на все имеющиеся запоры.

– Тихо, Надежда Павловна. Не надо шуметь.

Халат оказался для учительницы слишком короткий, и теперь она, волнуясь и стыдясь, одергивала его, словно хотела удлинить.

– Что вам надо, Алексей? Что вы хотите сделать? – подумала она совсем не о том, о чем думал Лешка.

Надежде Павловне было чуть за тридцать. Женщина, что называется, в соку. И у Лешки не раз появлялась мысль трахнуть ее. Но не сейчас, с его ранением. Стоит в коротком халатике. Волосы распущены, как у уличной девки. И ножки ничего. Длинные, не тонкие. Баба без мужа, а любовника завести не может себе позволить, словно она из другого теста.

Живет Надежда Павловна в трехкомнатной квартире с отцом – ветераном труда, которого после ухода на пенсию парализовало, и дочкой пяти лет.

– Алексей, я прошу ответить мне, – заговорила Надежда Павловна с Лешкой, как с учеником, – что все это значит? Вы врываетесь ко мне… – она несколько приглушила голос, боясь разбудить больного отца и дочь. Да и сама уже догадалась: не таким тоном надо с ним разговаривать. Раз он пришел, значит, есть необходимость.

– Я ранен, Надежда Павловна, – так же тихо ответил Лешка и снял куртку.

И куртка, и рубашка под ней пропитались кровью.

Женщина негромко ойкнула, покосилась на дверь комнаты, где спали дочь и отец. Но отец, как оказалось, проснулся. Из комнаты зазвучал старческий, уставший от постоянных болей, надтреснутый голос: