Смерть беспозвоночным - Иоанна Хмелевская Страница 28

— Начну с того, пан комиссар, — сказала она своему стражу, и нечаянно угадала его чин, — что я работаю здесь всего девять лет, а все это — она широким жестом обвела свое хозяйство — копилось веками!

И это была правда, хотя и с некоторым преувеличением.

А Данута продолжала:

— Еще при старом строе все тут было забито, а тот, что тогда был самым главным на телевидении… ну, вы, помните… как его… Щапельски… нет, Щепаньский, ну тот самый, что своими сапожищами в коровьем навозе все дорогие ковры на телевидении затоптал, — так он то и дело приносил сюда новые материалы. И велел на полки складывать. Видите ли, это ведь не мне решать, что пойдет в эфир, а что сюда угодит, это лишь высокое начальство решает.

Комиссар полиции, стоя на пороге, слушал ее, оглядывал комнату и соображал, с какого угла лучше начать.

— Но вам известно, что записано на кассетах и пленках этого склада или архива?

Пани Данута искренне возмутилась.

— Да господь с вами, пан комиссар, мне этого знать не положено. И все эти материалы не передавались мне как следует после приема комиссией, приведенные в порядок и доступные для сотрудников. Такие у нас тоже есть, но в другом месте, в другом, открытом архиве, а этот… тайный, и не архив, а я бы сказала — мусорный ящик И в том архиве к вашим услугам упорядоченные материалы, и те, что пришли при мне, и даже немного более ранние, но все остальное тут…

— Так назовите мне хотя бы в общих чертах характер накопленного здесь материала, и в каком виде он представлен.

— Правду говоря, здесь представлено все! Ну, конечно, не одежда и обувь. Тут собраны кассеты, пластинки, магнитофонные и прочие пленки, часть из них по причине брака, а часть — секретные материалы, которые нельзя показывать публике, поддельные договоры, заснятые неудачные сцены, компрометирующие высокие особы, в том числе и сцены наказания — в общем, целые метры и даже километры пленки, готовые фильмы, запрещенные цензурой. Столько потрачено денег!

Полицейского больше всего заинтересовали заснятые сцены наказания — такая ужу него профессия, — но он пересилил себя и проявил особое внимание к тому, что требовалось для расследования преступления.

— А то, что при вас поступило, вы записывали?

— А как же!

— В какую‑нибудь тетрадь или заносили в компьютер?

Пани Данута ответила с запинкой.

— По–разному. Если вещь не слишком постыдная, такая, что надо только переждать… знаете, ведь всякое случается… то я, как вы догадались, вводила ее в компьютер, но такой… не подключенный к Интернету… На всякий случай, если что случится, чтоб на меня не сваливали. А остальное в тетрадь, в алфавитном порядке, в одном экземпляре… Оригиналы или копии как пришли, так и лежат.

Комиссара очень заинтересовала эта тетрадь, хотя сначала он подумывал о просмотре пробных компрометирующих снимков. Однако комиссар был человеком ответственным, поборов чисто личное любопытство и желание немного развлечься, он потребовал заветную тетрадь.

И они с архивисткой взялись за работу.

* * *

Не придумав ничего умнее, я поехала на улицу Винни–Пуха.

Я когда‑то уже была на этой улице, приезжала к женщине, но какой — насмерть забыла. Не помнила и того, кто меня к этой женщине привел, все перебила очень неприятная дискуссия с какой‑то протезисткой. Так она меня тогда разозлила, эта зубная врачиха, что даже сейчас мурашки пошли по телу при одном воспоминании. А тогда она уперлась, что медицина абсолютно не в состоянии сделать то, что я от нее, дантистки, требовала. А как же не в состоянии, когда я своими глазами видела, как именно эту штуку в моем присутствии изготовили одной моей знакомой и та уверяла, что все замечательно. Я с трудом удержалась от просьбы укусить меня новыми зубами, чтобы лично проверить качество ее протеза, моя знакомая с радостью сообщила мне, встретившись через четыре года, что до сих пор у нее во рту всё в порядке.

Так кто же привел меня к этой недоделанной стоматологше?

Уже одетая, в курточке и туфлях, я вернулась к письменному столу и стала перелистывать свою записную книгу–календарь. Вроде бы та моя знакомая была на букву «К». И наверняка как‑то связана с медициной, не обязательно со стоматологией.

На «к»… Вот! Кристина Годлевская! Ну конечно же, Кшися, у нее вечно собирается весь цвет нашей медицины, не только стоматологи. А больше на улице Винни–Пуха я никого не знаю… Кристина Годлевская, дом два дробь четыре, квартира четырнадцать, третий этаж. И вспомнила, как туда ехать.

Припарковаться я смогла лишь на Свентокшистской, то есть на другом конце Винни–Пуха, но ничего, улица Винни–Пуха совсем короткая. Тут вспомнила, что в последние годы все завели себе домофоны, — не имея ключа, в запертый подъезд не войдешь. По домофону надо позвонить в квартиру, и ее хозяин тебе откроет дверь подъезда, а что я скажу снизу незнакомому человеку? Если Эвы не будет? Какой у нее номер дома?

Кшися Годлевская живет в этом доме на третьем этаже, Мартуся говорила, что Эва с идиотом Поренчем живут на втором этаже, значит, следующий подъезд. Рискну!

Рисковать не пришлось, мне повезло. Передо мной раскрылась дверь подъезда, и из нее выбежал мальчишка школьного возраста с целлофановой сумкой в руке и пачкой картонных папок под мышкой. Одна из них упала в дверях, он попятился, чтобы поднять ее. И я, воспользовавшись случаем, прошла в подъезд, мило улыбнувшись пареньку и порадовавшись, что выбежал мальчик, а не девочка. Те более любопытные, девчонка стала бы непременно расспрашивать, к кому я иду, а мальчишке это было до лампочки.

На втором этаже три двери, вопрос — какая из них мне нужна. Уже давно ушли в прошлое таблички с фамилиями жильцов, как и их визитные карточки, приколотые кнопками к двери, хорошо хоть, что номера квартир остались. Номер двадцать восемь или двадцать девять, одна из них Поренча, вторая Эвы. Какая именно? Ладно, начну с той, что ближе.

И принялась названивать в квартиру двадцать девять. Долго слышала приятный звук звонка, но никто не открывал. Осталась другая возможность, не дай бог, наткнусь на Поренча. Как с ним заговорить? Одна надежда — меня он не помнит или вообще не узнает. И тоже долго звонила, хотела уже прекратить, как в квартире послышался какой‑то шум и в «глазке» что‑то мигнуло, щелкнул замок. Без глупых вопросов обитатель квартиры приоткрыл дверь — не слишком широко, но достаточно, чтобы я могла рассмотреть его. Какой‑то совершенно незнакомый мне высокий и крупный мужчина, совсем на Поренча не похожий, намного выше и толще его.

Одетый в теплый пушистый халат, горло забинтовано и сверху еще замотано шарфом — наверное, ангина. Не хватало еще больного из постели вытащить!

Так и есть. Незнакомец недоброжелательно прохрипел:

— Вы к кому?

Тут я вдруг заметила, что из‑под домашнего халата торчала не ночная пижама, а нормальные брюки, а на ногах — не растоптанные домашние тапки, а опять же нормальные ботинки, причем обувь солидная, уличная. Что же, он в этой одежде лежал в постели? И волосы как‑то так растрепаны, словно специально. Подозрительно все это, ну да ладно.