Второе дыхание - Дик Фрэнсис Страница 28

Двенадцать часов тьмы. До рассвета – целая вечность.

Я спал урывками, ворочаясь с боку на бок, и в конце концов проснулся в серых предрассветных сумерках. Единственным утешением мне служило то, что вчера в лучах заходящего солнца я заметил в развалинах одного из домов металлический блеск, и это оказалась пустая банка из-под консервированного бульона. Банка была помятая, внутрь набился мусор, но она все же больше годилась на роль подойника, чем футляр от фотоаппарата.

Коровы накормили меня ужином, а также первым завтраком. После завтрака они всем стадом дружно удалились в другой конец взлетной полосы и принялись одновременно подстригать и удобрять травку.

Встало солнце. Пошли четвертые сутки с тех пор, как мы с Крисом вылетели с Большого Каймана.

Если ураган Один продолжал двигаться на северо-запад со скоростью семь миль в час, сейчас он вполне может разорять Каймановы острова. При таких обстоятельствах вряд ли стоит надеяться на то, что кто-то полетит разыскивать двух бестолковых авиаторов, которые, скорее всего, просто рухнули в море и утонули.

Я соорудил себе скамеечку в месте, где в самый жаркий полуденный час должна была быть тень, и уселся там, чтобы дать отдых своим несчастным ногам. Порезы, царапины и укусы насекомых жутко чесались и никак не желали заживать. Все утро я пребывал в глубокой депрессии. Я жалел себя. На самом деле я просто все никак не мог смириться с мыслью, что мне, возможно, придется провести тут еще не один день, а потому и не желал заниматься тем, чтобы хоть как-то обустроить свою жизнь.

Я подумал о своей бабушке. Если бы бабушка узнала, что я потерялся, она бы, конечно, ужасно встревожилась, но, несмотря но это, тут же засыпала бы меня ценными указаниями: «Перри, построй себе дом, нацеди питьевой воды, сплети какие ни на есть сандалии, поищи кокосов, веди счет дням, сходи искупайся – и не вешай носа!»

Бабушка никогда не ныла и не жаловалась. Даже после того, как ей отказали ноги. Никогда. Она и меня учила просто принимать как есть то, чего исправить нельзя. В частности, и гибель моих отца с матерью.

И что бы она сказала, если бы увидела, как я веду себя на необитаемом острове? Я представил себе, как она сидит рядом со мной на лавочке и смотрит на меня сочувственно, но без малейшей снисходительности. Именно бабушка заставила меня ближе к вечеру отправиться на другой конец взлетной полосы, невзирая на отсутствие обуви. Я нашел удобный спуск на белый песчаный пляж и полез в воду. Я изрядно ослабел, и мне было не так-то легко бороться с прибоем, который все еще оставался довольно сильным, но зато после купания я ощутил себя чистым и посвежевшим.

Ближе к концу острова обнаружилась целая чаща поломанных больших деревьев, вырванных с корнем кокосовых пальм и истерзанных останков широколиственных банановых пальм. Порывшись в завалах, я нашел два сносных кокосовых ореха, а на одной из веток сохранился большой и спелый плод манго. Целый пир!

Но голубое небо было по-прежнему пустым. Никто не прилетел.

К следующему утру даже море, до того серое и неспокойное, утихло и налилось знаменитой карибской синевой.

Чтобы хоть как-нибудь убить время, я достал из сейфа папку с бумагами и уселся на солнышке, тщательно изучая каждую бумажку, пытаясь вытянуть хоть что-нибудь из непонятных букв. Единственное, из чего мне удалось извлечь хоть какой-то смысл, была бумага на греческом, судя по знакомым символам «омега» и «пи».

Все бумаги были усеяны цифрами. Цифры, слава богу, были понятные: либо арабские, либо, на худой конец, римские.

В конце концов я позволил своим мыслям рассеяться. Должно быть, это какой-то список, всемирный каталог или статистика – возможно, тех самых грибов, которые росли в унесенных ветром теплицах.

Превосходно. А зачем тогда тут счетчик Гейгера?

Я положил папку на место, взял счетчик и целый час лениво бродил по разрушенной деревне, прислушиваясь к неритмичным, но довольно частым щелчкам счетчика. Да, здесь явно присутствовал источник радиации.

Я ожидал, что счетчик будет щелкать – из-за естественного радиационного фона, который исходит от радиоактивных веществ, содержащихся в земной коре, и «космических лучей», потоков частиц высокой энергии, прилетающих к нам из космоса. Солнце испускает эти лучи на расстоянии девяноста трех миллионов миль от нас, но частицы пролетают это расстояние всего за десять минут.

Но рядом с фундаментами разрушенных домов фон был повышенный. В этом тоже нет ничего необычного. Например, в Абердине, Гранитном городе в Шотландии, фон повышенный из-за того, что в граните содержится много изотопов. Но здесь… Я огляделся, припомнил то, что сказал мне мой приятель из Майами: «Состоит из гуано, кораллов и известковой скалы». Что же у них тут радиоактивного? Птичий помет, что ли?

Когда я подносил стерженек к трещинам в бетонных полах, щелчки учащались настолько, что сливались в единый гул.

Я подумал о радоне. Газ радон – это общемировая проблема. Он возникает в результате разложения природного урана в скальной породе и незаметно просачивается в дома, отчего люди заболевают раком. Но радон концентрируется только в замкнутых пространствах, а ураган позаботился о том, чтобы замкнутых пространств на острове не осталось. А потом в известняке нет радиоактивного урана.

Так откуда же здесь радиация? Может, потому островитяне и уехали отсюда – не из-за Никки и уж тем более не из-за Одина, а из-за того, что испугались радиации?

Если рядом с домами счетчик оживился, то возле оснований бывших грибных теплиц он буквально с цепи сорвался. Я нахмурился и отправился к стаду, выяснить, не фонят ли мои коровы, но, к своему облегчению, обнаружил, что нет, не фонят. А то я уже испугался, что молочко у них радиоактивное.

В конце концов я наигрался счетчиком Гейгера и снова убрал его в сейф. Папка тоже лежала там. Я успел запомнить каждый листок «в лицо» и теперь горько сожалел о своей необразованности.

Я закрыл сейф, запер его. Наступил идиллический вечер. Я добавил еще одну щепочку к удлиняющемуся ряду. Каждая щепочка обозначала день, проведенный на острове. Сейчас щепочек стало четыре. Четыре длинных дня, четыре бесконечные ночи.

Отчаяние? Да нет, это сильно сказано.

Вернее будет сказать, что мною овладело уныние.

Когда за мной наконец прилетели люди, они прилетели с автоматами.