Скачка тринадцати - Дик Фрэнсис Страница 26

Однажды мне пришло письмо из провинциального журнала «Чеширская жизнь». В письме говорилось: «Напишите рассказ».

«Какой?» — поинтересовался я.

«На три тысячи слов», — ответили мне.

Стояла зима, и мне часто приходилось ездить на машине через холм, на котором когда-то жил в овражке бродяга. Вот я и написал про бродягу.

В этой истории рассказывается, как украсть лошадь с аукциона.

Пожалуйста, не делайте этого!

Бродяга продрог до костей.

Температура держалась на нуле, и над горизонтом угрожающе нависала желтоватая снеговая туча. Темные сучья старых деревьев скрипели на ветру, и вспаханные поля лежали голые и черные в ожидании снега.

Бродяге, ковыляющему по узкому проселку, было холодно и голодно, и в душе его поднималось сильное раздражение, не направленное ни на кого конкретно. В эту пору хорошо спрятаться в уютном логове, устроенном в овраге на склоне лесистого холма, покрытом ветками и несколькими слоями толстого коричневого картона, лечь на теплую мягкую постель из опавших листьев, застеленных полиэтиленом и мешками. Бродяге нравилось, когда у порога его убежища целыми днями пылал костер и угли теплились всю ночь напролет. В этом уютном гнездышке бродяга пережидал морозы, метели и дожди, а весной, уходя, раскидывал свое убежище пинками.

Что ему не нравилось, так это когда его убежище раскидывают пинками другие, как это произошло сегодня утром. Их было трое: владелец земли, где бродяга устроился на зиму, и двое из местного муниципалитета: мужчина средних лет с холодным жестким взглядом и чопорная решительная дама с папкой. Бродяга вспоминал их громкие голоса, их дурацкие реплики, и его гнев постепенно разгорался.

— Я на той неделе каждый день ему говорил, чтобы он убирался с моей земли…

— Это строение является постоянным жилищем и как таковое должно быть зарегистрировано в муниципальной комиссии по строительству…

— В городе есть ночлежка, где люди без постоянного места жительства могут переночевать…

Мужчина из муниципалитета принялся растаскивать его картонную крышу, и двое других присоединились к нему. Бродяга видел по выражению их лиц, что им противен его запах, а по тому, как они брезгливо отряхивали руки, понял, что им противно прикасаться к тому, за что брался он. В нем пробудился гнев, но, поскольку бродяга терпеть не мог общаться с людьми и никогда не открывал рта, если этого можно было избежать, он просто развернулся и побрел прочь, бесформенный в своих лохмотьях, шаркая ногами в огромных, не по размеру, башмаках, бородатый, угрюмый и вонючий.

С тех пор он успел прошагать шесть миль. Спешить ему было некуда.

Ему нужно было поесть и где-то укрыться от надвигающегося снегопада. Он нуждался в укрытии и в огне. Его ненависть к роду человеческому нарастала с каждым шагом.

В тот же день в Лондоне директор службы безопасности ипподромов мрачно смотрел из окна Жокейского клуба на машины на Портмен-Сквер. За спиной директора, в уютной, ярко освещенной комнате сидел и жаловался мистер Мельбурн Смит. Жаловался мистер Смит не первый день, а уже целых две недели, и по телефону, и лично. Жаловался он на недостаток охраны на ноябрьском аукционе годовиков, откуда кто-то ловко увел его только что приобретенного и чрезвычайно дорогого жеребчика.

Мельбурн Смит вложил столько денег в развитие британского коневодства, что не обращать внимания на его жалобы было невозможно. Хотя, разумеется, строго говоря, это дело полиции, а вовсе не аукционеров, и уж тем более не Жокейского клуба. Мельбурн Смит, пятидесяти лет, пробивной, делец до мозга костей, был не менее возмущен тем, что кто-то посмел увести лошадь у него, чем самим фактом кражи.

— Просто взяли и увели! — оскорбленно повторял он, наверное, раз в пятидесятый. — А вы, похоже, не слишком-то торопитесь его разыскивать!

Директор вздохнул. Мельбурн Смит ему ужасно не нравился, но у директора хватало ума скрывать свою неприязнь под добродушной улыбкой. За его усами и твидовым костюмом скрывался тонкий и предприимчивый ум. Вот и сейчас директор мучительно соображал, что можно сделать, чтобы найти жеребенка, кроме как молиться о чуде.

Для начала, похитителя давно и след простыл. Мельбурн Смит обнаружил пропажу более чем через месяц после аукциона. Он, как обычно, приобрел с десяток длинноногих жеребят, которые будущим летом должны были выступать в скачках двухлеток. Как обычно, договорился со знакомым тренером, что жеребят переправят к нему, приучат к узде и седлу, объездят и научат не бояться стартовых кабинок. И, как обычно, через некоторое время заехал к тренеру посмотреть, как поживают его новые приобретения.

Поначалу будущий призовой жеребчик просто озадачил его. Потом в Мельбурне Смите пробудились подозрения. И наконец он все понял и разъярился. Он выложил целое состояние за годовичка самых что ни на есть голубых кровей, а вместо этого получил долговязого заморыша со слабой шеей. Общим у его приобретения и этого подменыша была только масть — темно-рыжая — да большая белая звездочка на лбу.

— Это позор! — твердил Мельбурн Смит. — На следующий год я поеду со своими деньгами во Францию!

Директор подумал о том, что скаковых лошадей воруют чрезвычайно редко и что безопасность на торгах обеспечивается скорее за счет документов, чем за счет запоров и засовов. И обычно документов оказывается достаточно.

Каждый чистокровный жеребенок вскоре после рождения проходит регистрацию. И в сертификате указывается не только родословная и дата рождения, но и масть, особые приметы и количество и расположение завитков шерсти на шкуре. Отметины и завитки тщательно зарисовываются.

Позднее, когда жеребенок подрастает и приходит время выставлять его на скачки, местный ветеринар заполняет вторую карту особых примет и отсылает ее в регистрационное бюро. Если сертификат жеребенка совпадает с позднейшим, все в порядке. Если нет, лошадь на скачки не допускается.

Сертификат жеребенка, купленного Мельбурном Смитом, совершенно не совпадал с сертификатом подменыша. Масть та же, белая звездочка в наличии, а расположение завитков совсем другое.

Директор поручил своему помощнику титанический труд — проверить двадцать тысяч сертификатов жеребят, зарегистрированных в этом году. Но с сертификатом подменыша не совпал ни один. Директор думал, что подменыш — он его видел — скорее всего какой-нибудь гунтер-полукровка, которых не заносят в племенную книгу и который вообще нигде не зарегистрирован.

— Проверка на воротах — это же просто смех один! — ворчал Мельбурн Смит.

Директор признался себе, что люди на воротах, которые ведут на территорию аукциона; стоят там только затем, чтобы проверять, есть ли при лошади выходной талон, выданный аукционерами, и совпадает ли номер, наклеенный на круп лошади, с номером на талоне. А не затем, чтобы проверять, не переменил ли кто тайком номера на лошадях. Так что охранники вовсе не виноваты, что жеребчик под номером 189, вышедший с талоном номер 189, оказался долговязым тонкошеим заморышем, а вовсе не драгоценным аристократом Мельбурна Смита. И бесполезно теперь расспрашивать их (хотя директор расспрашивал), под каким номером покинул территорию сам аристократ. Они не могли этого знать — и, разумеется, не знали.