Ф.М. Том 1 - Борис Акунин Страница 23

— Oh, my God, no! — вырвалось у Ники по-английски,чего с ним уже лет пять не случалось.

Всю взрослую жизнь, с тех пор как впервые нажал на педальгаза, боишься именно этого: даже не столкновения с другой железной коробкой наколесах, а тошнотворно сочного звука, когда металл ударит в живое, и две судьбыполетят под откос — твоя и еще чья-то.

Кто, кто? — вот о чем думал Фандорин, открывая дверцутрясущейся рукой. Пьяный, старушка, шустрый мальчуган? Только бы не мальчуган,взмолился он, только бы не мальчуган!

Молитва его была услышана. Ах, сколько раз в детстве мамаговорила: «Когда молишься о чем-нибудь, формулируй просьбу с предельнойясностью».

Глаза уже свыклись с полумраком, и Ника увидел, что подбампером его массивного англичанина лежит девочка.

— Ребенка сбили! — закричала женщина. Эхообеспечило должный акустический эффект.

— Ты жива? — выдохнул Ника, опускаясь на коленирядом с телом.

В конце концов, с какой скоростью он ехал? Вряд ли большедесяти километров в час.

Девочка-подросток застонала и пошевелилась.

Под гулким сводом раскатывался шум вмиг собравшейся толпы.

— Жива не жива, а посидеть придется, —позлорадствовал бас.

— Надо его на алкоголь проверить, — деловитопредложил надтреснутый тенор. — Гоняют по двору, а тут дети.

— Эти завсегда откупятся. Ишь, тачказаграничная, — высказался третий голос, старческий.

Еще кто-то (разумеется, не мужчина, а женщина):

— У кого мобильный есть? «Скорую» надо!

— Не надо «скорую», — сказала вдруг девочка,садясь. — Я ничего… Я сама виновата. Он тихо ехал. Это у меня головазакружилась. Вы извините, пожалуйста, — обратилась она к парализованномуужасом Нике и всхлипнула.

Теперь, когда девочка села, стало видно, что ей летшестнадцать. Не девочка — девушка. В майке со стеклярусным попугаем на груди, вкоротких светлых брючках и сандалиях.

— Молчи, дура! — посоветовал деловитый тенор. —Сама, не сама — какая разница. Ты чё, не видишь, мужик упакованный? Тутреальные бабки светят. Я свидетель буду, как он без фар въехал.

— Да вот же фары, горят! — возмутился Николас.

— После включил. А ты, девка, меня слушай, договоримся.

Но девушка советчика не слушала. Она стояла на четверенькахи шарила рукой по асфальту. Нашла что-то, охнула:

— Господи, разбились!

В руках у нее были солнечные очки. Очевидно, совсем новые,еще наклейка со стекла не снята.

— Так больно? — спросил Ника, наскоро ощупывая ееплечи и затылок. — А так?

— Хорош девку лапать! — крикнул из толпы всё тотже подлый голосишка.

— Нет, только локтем немножко ударилась. Со мной правдавсё в порядке.

Но когда он помог девушке встать на ноги, оказалось, что онався дрожит. Еще бы, нервный шок…

— Садитесь ко мне. Я отвезу вас в больницу.

Доброжелатель, плюгавый мужичонка с сетчатой сумкой, вкоторой позвякивали бутылки, строго сказал:

— Даже не думай! Сейчас ты — жертва наезда, у тебя всеправа, а потом иди, доказывай. Он тебя за угол отвезет и пинком под зад. Ноничё, я номер запомнил.

Толпа, увидев, что ничего особенно драматичного непроизошло, уже рассосалась, остался лишь этот прагматик.

— А может, вставить можно? — спросила жертванаезда, надев очки.

Один глаз смотрел на Николаса сквозь сетку трещин, второй,незащищенный и широко раскрытый, был в пустой рамке.

— Я вам куплю другие такие же, — пролепеталФандорин, всё еще не веря своему счастью. Жива, цела! И, кажется, не намеренавымогать деньги. — Только сначала все-таки съездим в травмопункт,проверимся. Мало ли что.

Он чуть не насильно усадил ее в машину, включил в салонесвет и теперь смог рассмотреть девушку как следует.

Худенькая, светлые волосы до плеч, такие же светлые ресницыи брови — не красится, у нынешних шестнадцатилеток это редкость. Хотя,возможно, ей было и больше. Или меньше. Миновав сорокапятилетний рубеж, Николасстал замечать, что разучился разбирать возраст молоденьких девушек, у которыхлицо еще не оформилось, а лишь одна щенячья припухлость на щеках. То ли имшестнадцать, то ли двадцать шесть — не поймешь. Точно так же в юности онудивлялся, как это люди на взгляд определяют, кому пятьдесят пять, а комусемьдесят. Все пожилые дяди и тети тогда казались одного возраста.

— Вам сколько лет? — спросил он на правах пожилогодяди.

— Восемнадцать, — ответила незнакомка, унылоразглядывая очки. — И дужка погнулась…

Вроде хорошенькая, черты лица правильные, а не красавица, поприродной мужской привычке (ничего с ней не сделаешь) определил Фандорин. Ведьчто такое красавица? В чем тут фокус? В выражении лица, в особенном сиянииглаз, в посадке головы. А сбитая метрокэбом блондиночка была какая-то тусклая,жалкая. Тощие плечики приподняты, на шее сзади детский пушок, да еще носом шмыгает.Странная девчонка, слишком уж беззащитная. Разве нормальная московская девицавосемнадцати лет сядет в машину к незнакомому мужчине, который к тому же еетолько что сбил? Да нормальная прежде всего запросила бы с владельца липового«роллс-ройса» пару сотен, а то и тысяч. И заплатил бы, никуда не делся.

Николас включил передачу, хотел тронуть с места, но девушкавстрепенулась.

— Ой, не надо в травмопункт. Я пойду лучше. Мне в этотдом нужно, по делу. Вы наверно тут живете? Не знаете, в каком подъезде 39-яквартира?

— Нет, я не здешний, — начал Фандорин и вдругсообразил. — Тридцать девятая? Вы что, к Элеоноре Ивановне?

Вот так совпадение!

Девушка удивилась меньше, чем он. Это и понятно — она ведьрешила, что он из этого двора.

— Вы ее знаете? А я нет. Она специалистка по рукописямДостоевского. — Голубые глаза смотрели на Нику ясно и доверчиво. —Мне у нее кое-что выяснить нужно, очень важное.

Вот тебе раз! Фандорину стало любопытно.

— Поразительно, — улыбнулся он. — Тогдадавайте знакомиться. Николай Александрович Фандорин.

— Саша. Саша Морозова, — представилась она ипротянула щуплую лапку.

— Представьте себе, Саша Морозова, я только что из 39-йквартиры. Тоже приезжал к Элеоноре Ивановне за консультацией.