Графиня Калиостро - Морис Леблан Страница 23

— Ради повязки с драгоценными камнями, — отвечала она.

— Это фальшивые гранаты, фальшивые топазы и опалы. Они ничего не стоят!

— Да, но их семь.

— Ну и что? Из-за этого ее нужно убить? Не проще ли было выждать удобный случай и спокойно пошарить у нее в квартире?

— Другие тоже напали на этот след, они могли опередить.

— Другие?

— Да, сегодня утром я велела Леонару разузнать побольше об этой самой Брижит Русслен. Он выяснил, что какие-то люди уже бродили возле этого дома.

— Ну и что? Это единственная причина, чтобы убивать?

— Я допустила страшную ошибку, когда сказала Леонару: «Эти камешки нужны мне любой ценой, во что бы то ни стало». Наверно, он потерял контроль над собой.

— Значит, ты зависишь от этого животного, теряющего голову от волнения и способного убить безо всякой причины? Это не может продолжаться дальше! Что касается людей, которые слонялись возле этого дома, я уверен: они подосланы Боманьяном. Не тебе соперничать с ним, предоставь это мне. И запомни: успеха ты можешь добиться только в паре со мной. Без меня на победу не рассчитывай!

Жозина была сломлена. Рауль утверждал свое превосходство так властно и уверенно, что это ее подавляло почти физически. Сейчас он казался ей и выше ростом, и сильнее, чем раньше. Она уступила его воле и энергии.

— Хорошо, я расскажу все, — промолвила Жозефина. — Но, может быть, выберем для этого более подходящее место?

— Нет, сейчас и здесь, — твердо сказал Рауль, понимая, что, стоит графине прийти в себя, он от нее ничего не добьется.

Рауль испытал прилив гордости. Впервые он одержал верх над противником, почти ни в чем ему не уступавшим. Конечно, в данный момент графиня не вполне владела собой. Мнимое убийство Брижит Русслен выбило ее из колеи, а вид связанного Леонара вызвал своего рода нервное потрясение. Только поэтому Рауль, удачно воспользовавшись обстоятельствами, и мог запугать ее и вырвать согласие. Теперь он был хозяином положения, Жозефина Бальзамо подчинилась ему.

Он снял с круглого столика скатерть, прикрыл ею Леонара, потом вернулся и сел рядом с Жозефиной:

— Я слушаю.

Она бросила на него взгляд, полный горечи и досады, и прошептала:

— Ты совершаешь страшную ошибку: хочешь воспользоваться моей слабостью и выведать у меня то, что я и без того когда-нибудь рассказала бы тебе по доброй воле. Ты подвергаешь меня бесполезному унижению, Рауль!

Он повторил тем же холодным тоном:

— Я слушаю.

— Что ж, если ты настаиваешь… — начала она. — Постараюсь быть краткой и не слишком утомлять тебя… Итак, слушай. Двадцать четыре года тому назад, за несколько месяцев до начала войны 1870 года между Францией и Пруссией, кардинал Бонншоз, архиепископ Руана и сенатор Империи, возвращаясь из города Ко, был застигнут страшным ливнем. Ему пришлось искать приюта в замке де Гер, в котором тогда обитал последний отпрыск знатного рода шевалье дез'Об. Кардинал поужинал у нормандского аристократа и удалился в комнату, приготовленную для него любезным хозяином. Шевалье дез'Обу было тогда не менее девяносто лет. Изрядно помятый жизнью, изнемогавший под бременем лет, он все еще сохранял светлый разум и отличную память. Хозяин замка попросил кардинала принять его для чрезвычайно важного разговора. Их беседа затянулась надолго, кардинал де Бонншоз поведал о ней в своих посмертных записках. Я запомнила дословно рассказ старого шевалье. Вот он.

«Монсиньор, очевидно, вы не удивитесь, узнав, что годы моей юности прошли во времена страшных политических бурь. В эпоху якобинского террора мне было двенадцать лет. Рано лишившись родителей, я жил со своей тетушкой, тоже из рода дез'Об, и ежедневно сопровождал ее в расположенную неподалеку тюрьму, где она ухаживала за больными узниками и оделяла их небольшими пожертвованиями. Тюрьма была заполнена несчастными всех сословий и состояний, их судили и обрекали на смерть. Вот каким образом случай свел меня с одним замечательным человеком, чье имя осталось мне неведомым, так же как и то, по чьему доносу и по какой причине он был заключен в тюрьму.

Я относился к нему заботливо и почтительно и, может быть, поэтому он был расположен ко мне. Вечером накануне дня, когда его должны были казнить, он сказал:

— Дитя мое, завтра на рассвете меня поведут на эшафот, и я умру, так и не открыв ни своего имени, ни своего сана. Не узнал бы ничего и ты, но обстоятельства требуют, чтобы именно тебе я поведал некую тайну. Прошу тебя, выслушай меня со всем вниманием, как если бы ты был взрослым мужчиной, а не ребенком. Поручение, которое я намерен на тебя возложить, имеет огромную важность. Я уверен, дитя мое, что ты окажешься на высоте и сумеешь сохранить, чего бы это не стоило, тайну, от которой зависят самые насущные интересы государства.

Я узнал от него, продолжал шевалье дез'Об, что он был священником и ему были доверены несметные богатства в виде драгоценных камней. Камни складывались в тайники, самые необычные, какие только можно себе представить. Так, в одном из забытых Богом уголков Нормандии, в окрестностях города Ко, на виду у всех возвышается огромный валун. Такие валуны используют для обозначения границ между владениями — полями, лугами и тому подобное. В этом гранитном межевом камне, наполовину ушедшем в землю и заросшем кустарником, в верхней части его, есть два-три естественных углубления, присыпанных землею и покрытых мхом и дикими цветами.

Там, внутри, и сложены драгоценности.

Священник очень точно указал мне, где расположен камень, и просил об одном. Когда вернутся во Францию мир и спокойствие (по его расчетам, это время наступит лет через двадцать), я должен прийти на указанное место и убедиться в том, что скрытое в камне не тронуто ни временем, ни людьми. Я пообещал, а также поклялся, что буду ежегодно, на каждую пасху, посещать литургию в церкви деревни де Гер.

В одно из пасхальных воскресений подле кропильницы должен был появиться человек во всем черном. Мне следовало подойти к нему и назвать свое имя. Он подведет меня к бронзовому семисвечному канделябру, который зажигают только в дни праздников. После этого я должен произнести условленные слова и проводить к межевому камню.

Я поклялся вечным спасением души выполнить все эти указания. На следующий день священник взошел на эшафот. Монсеньор, я был очень молод, но клятву сохранил свято. Моя тетушка вскоре умерла, я остался один, пошел в солдаты, участвовал во всех войнах, которые вели Директория и Империя. К моменту падения Наполеона мне исполнилось тридцать три года, я вышел в отставку в чине полковника и вернулся в родные места. В пасхальное воскресенье 1816 года в церкви де Гер я увидел семисвечник рядом с алтарем, но человека в черном перед кропильницей не было. С тех пор я, как верный своему долгу солдат, стоял на посту каждую пасху. Мне удалось купить замок де Гер. Я ждал, но человек в черном так и не появился. И за все эти годы я не слышал ни единого слова, которое имело бы хоть малейшее отношение к этому делу. Межевой камень стоял на месте. Ризничий прихода де Гер в праздники зажигал свечи на канделябре. Но никто не пришел на свидание со мной.