Две возможности - Эллери Квин Страница 22

— Сколько денег было в конверте?

— Денег?

— Да.

— Вы спятили! Там не было никаких денег! Никаких, слышите? — Жакар вскочил с табурета, размахивая руками.

— В конверте было пять тысяч долларов.

— Там не было денег! — упорствовал Жакар.

— И письмо с указаниями Эндерсона для вас. Что это были за указания?

— Там не было денег! — еще более уверенно повторил Жакар и, шатаясь, вышел через вращающуюся дверь. Они услышали его удаляющиеся шаги по гравию.

— Бедный папа, — улыбнулась Рима. Но ее губы дрожали.

— Настоящее животное, — задумчиво промолвил Эллери. — Он обезумел от неожиданной удачи. Пять тысяч долларов! Для Жакара это все равно что пять миллионов. Можете вы отобрать добычу у голодного тигра? Конечно, он ошеломлен и напуган, но твердо решил оставить деньги у себя. Возможно, даже не тратить — каким образом подобный тип может потратить пять тысяч? Больше всего, Рима, меня удивляет не глупая ложь и нечестность Жакара, а поразительное легкомыслие вашего отца.

— Жакар был его другом. У папы во всем мире было только двое друзей. Если не считать меня. — Последние слова были обращены к кружке пива, к которой Рима даже не притронулась.

— Двое друзей — один вор, другой философ. И он доверил деньги вору.

— Отец был необыкновенным человеком.

— Что верно, то верно. — Эллери бросил купюру на стойку. — Возможно, он меньше верил в честность философа, чем в нечестность вора. Дружба не всегда основана на доверии. Одинокий человек часто привязывается к своему злейшему врагу… А может, он решил позаимствовать лист из золотой книги Себастьяна Додда — дать вору шанс стать честным. — Эллери вздохнул. — Пошли, Рима.

Но девушка уставилась на свою кружку.

— Почему папа не отдал деньги мне? Неужели он мне не доверял? — Она снова улыбнулась. — Или он больше доверял Нику Жакару?

Этот вопрос и Эллери не давал покоя.

— Вы должны знать ответ.

— Должна, но не знаю.

— Том Эндерсон хотел что-то доказать себе самому. Несмотря на их дружбу, Жакар и Тойфел были для него посторонними — они не являлись частью его самого. Думаю, ваш отец решил действовать самостоятельно. Возможно, он по-прежнему считал вас ребенком… Черт возьми, я не задал Жакару мой любимый вопрос! — Рима молчала, и Эллери добавил: — Об этих анонимных письмах.

На сей раз она посмотрела на него.

— Каких анонимных письмах?

— Вряд ли это что-либо мне объяснило. Но я кое о чем вспомнил. Вы очень устали? — Это подействовало — Рима снова выглядела заинтересованной.

— Нет.

— Тогда мы попросим нашего друга снаружи отвезти нас назад в город. Вы знаете журналистку по имени Мальвина Прентис?

— Которая расспрашивала меня, когда папа…

— Ее-то мы и собираемся повидать.

* * *

Старая исцарапанная дверь здания «Райтсвиллский архив» исчезла. На ее месте появилось дорогое изделие из пластика кораллового цвета, украшенное блестящими металлическими гвоздями. Круглое окошко в двери напоминало иллюминатор.

Уютный интерьер также отправился в небытие. Раньше с улицы попадали прямо в офис, а теперь — в прихожую со стенами из кораллового пластика и сверкающей стали. В круглом углублении в центре помещался большой глобус, подсвеченный снизу. Сидящая на одном из сверкающих стальных стульев молодая женщина в модной блузке осведомилась ледяным тоном из-за сверкающей стальной решетки о причине прихода посетителей.

— Я бы хотел поговорить с вашим репортером Мальвиной Прентис.

Лед был сломан. Молодая женщина захихикала.

— Хорошо, что Мальвина вас не слышит!

— Почему?

— Ей бы не понравилось, что вы назвали ее репортером. Она владелица этой газеты. Владелица, издатель, главный редактор — короче говоря, самая важная персона. «Леди Грязь», как мы называем ее для краткости — только не рассказывайте ей об этом. А кто ее спрашивает?

Эллери назвал себя, размышляя о том, что коралловый пластик и сталь предполагали леди-издателя. Унаследованное состояние, пара поездок в Париж с остановкой в Лондоне и тайное желание выглядеть как Розалинд Расселл. [37]Курит сигареты в длинном мундштуке, носит одежду от Жака Фата, [38]приобретенную через эксклюзивный бостонский магазин, и презирает мужчин. Происхождение сомнительное, но определенно не райтсвиллское. Возможно, в роду имеется газетный издатель. Решительная дамочка! Должно быть, прибыла в город, услышав о самоубийстве Дидриха Ван Хорна, прежнего владельца и издателя «Архива», [39]и купила газету у Уолферта Ван Хорна, чтобы управлять ею по-своему…

Служитель, с торчащими зубами, в зеленой вельветовой куртке, проводил их к маленькому, но роскошному лифту. Сам офис был неузнаваем — настоящая поэма в зеленых и серебристых тонах. За полудюжиной металлических столов с серебристыми телефонами сидели робкого вида молодые женщины в одинаковых зеленых юбках и белых блузках.

— Сейчас заиграет оркестр за сценой, — шепнул Эллери Риме, — и ансамбль танцоров исполнит балетный номер.

Его интересовало, во что превратила невероятная мисс Прентис старый печатный цех Финни Бейкера.

В большой редакторской комнате на верхнем этаже всегда царил веселый хаос — захламленные столы-бюро с убирающимися крышками, плевательницы на голом полу, мужчины в нарукавниках… Теперь помещение напоминало индустриальный монастырь — тихий, холодный и неприветливый, разделенный на маленькие кельи-офисы, в которых трудились несчастные на вид люди. Эллери не заметил ни одного знакомого лица. Глэдис Хеммингуорт, суетливая редакторша светской хроники, уступила место мужеподобной особе в вельветовых слаксах, что-то кричащей в телефон. Нигде не было видно Клары Пичер, которая под псевдонимом Тетушка Пичи писала статьи о доме и семье, или Оби Гилбуна, который в течение двадцати шести лет изобретал заметки для пустых мест и чей галстук постоянно тлел от падающего из трубки пепла. А на чудом сохранившемся старом столе Вуди Уэнтуорта с его неизменным козырьком над глазами красовалась чопорная табличка: «Дин Э. Сент-Джон» — имя, звучавшее отнюдь не по-райтсвиллски.

С кровоточащим сердцем Эллери последовал за Римой и служителем в зеленой куртке за коралловую дверь со стальными буквами: «М.Б. ПРЕНТИС».

Кабинет леди-издателя, а в еще большей степени она сама были именно такими, как он ожидал. Здесь не только стены, но и потолок покрывал ядовито-зеленый пластик. Стальной стол был размером с небольшой танк, письменный прибор был изготовлен из высокопробного серебра, а шторы — из алюминия. Сама леди в самом деле походила на Розалинд Расселл, но в фильме Эрнста Любича, [40]высокая и стройная, в изящном деловом костюме, который выглядел бы просто элегантным, не будь он сшит из раздражающего глаз серебристого материала. Серебро явно было ее страстью: ногти на пальцах рук сверкали серебряным лаком, сигарета торчала в длинном (как и следовало ожидать) серебряном мундштуке, серебряная оправа очков подчеркивала надменный изгиб бровей, а крашеные волосы имели платиновый оттенок. В ней было столько необычного, что Эллери понадобилось некоторое время для осознания того, что в нормальных условиях и одежде Мальвина Прентис могла быть привлекательной женщиной. Но в Райтсвилле, в этом виде, да еще в роли издателя, она выглядела абсурдно.