Культя - Нил Гриффитс Страница 21

Однако ж за покупками ходить с одной рукой — тож не сахар; я не могу просто так потянуться за какой-нить штукой, схватить ее и кинуть в корзинку, нет, нужно поставить корзинку на пол, взять чё надо с полки, положить в корзину, потом обратно поднять корзину и тащить ее дальше до следующей штуки, какая мне нужна, а там все сначала, и опять, и так без конца. Все время наклоняться, останавливаться, снова трогаться в путь — так у любого крыша съедет, бля. Но ничё не поделаешь, верно? Разве выучиться пользоваться ногой как рукой, навроде макаки.

Хватательная, вот, припомнил слово. Хватательная конечность.

Сельдерей. Чарли обожает сельдерей. Лично я терпеть не могу ету дрянь, зеленую и волокнистую, но мой кролик ее, просто обожает, бля, его хлебом не корми — дай сельдерея. А вот морковку он ненавидит: как положишь морковку ему в загон, так через две недели и вынешь, негрызанную, мягкую, гнилую. Я думал, все кролики любят морковку: все равно как мыши любят сыр. Так что Чарли ест сельдерей, а я морковку. Я ращу морковку, а сельдерей не ращу, покупаю. Слишком много заморочек, растить сельдерей специально для кролика, какая б там ни лежала на мне ответственность. И ваще эта фигня всего пятьдесят пенсов пучок.

Ставлю корзинку на пол и бросаю туда пакет с сельдереем. Оставляю корзинку, иду набрать себе луку в мешок. Вот это и правда неудобно: отдираю от рулона целлофановый пакет, открываю его зубами и пальцами, оставляю открытым на куче турнепса, расположенного под луком, роняю в пакет пять или шесть луковиц. Потом хватаю пакетик за ручки и тяну вверх, чтобы пакет расправился и луковицы свалились внутрь, по крайней мере, так я задумал, но конструкция вышла перекошенной, она рушится, луковицы сбегают, катятся по турнепсу и падают на пол, а-а, бля.

— Погодите минутку, сейчас я вам помогу.

— Спасибо.

— Не за что.

У моих ног — молодая женщина, подбирает лук. Прямые каштановые волосы, милое лицо.

— Я вам сейчас другие положу, эти уже битые.

Она кладет на место упавшие луковицы и принимается набирать другие.

— Сколько вам?

— Штук шесть, пожалуйста.

— Не вопрос.

Она кладет в пакет шесть штук, потом связывает ручки узлом. Гляжу, как двигаются ее руки, быстро изгибаясь в лад друг дружке, вены слегка просвечивают под кожей, работают сухожилия. Удивительное устройство, бля. Так много движущихся частей, тончайших и совершенных.

Господи. Когда ж я последний раз трахался?

— Вот, пожалуйста.

— Агромадное вам спасибо.

— Да не за что.

Она улыбается мне, потом берет собственную корзинку, идет прочь меж рядами, туда, где свежая рыба на льду. Классная, добрая, милая молодая женщина. Бля, ангелы повсюду, верно? Только не каждого ангела хочется трахнуть.

Когда ж я последний раз. Когда ж я. Дребаный калека не может даже луку в мешок положить надо чтоб помогли нужен кто-то еще когда ж я последний раз когда запах кожи когда чужая рука у меня между ног этот запах лицо так близко давно ох как давно паршивый неудачник даже в магазин сходить сам не может. Алкаш-никудыха, изъян на лике земли.

На хуй. На хуй.

Отправляю пакет с луком в корзину и поднимаю ее с пола. Свеклу — в корзину, огурец — в корзину, голову салата. Теперь пошли к фруктам, а там

о лимоны

желтые лимоны

ярко-желтые лимоны, в ямочках, на каждом кончике — сосок и

Ребекка режет лимоны медленно это темазепам словно под водой нож медленно входит в ямчатую желтую корку цедра как слой подкожного жира и мраморные дольки треугольные на срезе сложенные из тысяч крохотных слезок и косточки в них как артефакты драгоценности скрытые во льду

Волосы Бекки свисают

нижняя губа отвисла темазепамно-медленно

тееее маааа зеее паамм ммеееедленно

изящные худые пальцы отделяют ломтики от разделочной доски на поцарапанном дереве остались мокрые круги а потом медленно поднимает медленно опускает ломтики лимона в стакан джина и гневное шипение и лед потрескивает

деньги у нас были откуда-то раз был джин

деньги у нас были откуда-то раз были эти дребаные лимоны

и какая тайна в том джине, великая загадка джина — в том стакане; и я не знал где мы окажемся когда прикончим бутылку я не знал не мог знать и это влекло меня тянуло как магнитом бля притяжение притягательность капитуляция

пузырьки лопались в носу когда я глотал ето пойло такие четкие так рассекали рыхлую плесень что наросла у меня в глотке и туман в голове и весь мир и вся история мира вливается в мой вскрытый череп мой мозг такой открытый такой приветливый такой живой бля

— Будьте добры, разрешите пройти, пожалуйста!

Р-РАЗ — старуха пропихивается передо мной, смотрит как-то странно. Скоко ж я тут стоял и пялился на ети лимоны? Скоко? Слишком долго, очевидно, раз начал привлекать внимание, так что я извиняюсь и сваливаю, а старуха глядит мне вслед, накладывая в мешок лимоны. Должно быть, собралась бухать нынче вечером, с муженьком, у окна, глядеть, как солнце садится в море, потягивая джин с тоником или водку с лимонадом или колой или грейпфрутовым соком или клюквенным или все равно каким главное что в нем бля ВОДКА

этот вкус

на хуй

Наклониться, поставить корзинку, встать, взять, наклониться, поднять корзинку. Яблоки — в корзину, несколько мандаринов — в корзину, и то, и другое уже в мешках, мандарины — в такой оранжевой сетке, словно диковинные круглые оранжевые рыбы. И кстати о рыбе: иду к рыбному прилавку, ставлю корзинку, беру макрель и рыбные палочки из лосося, кидаю в корзинку и снова поднимаю ее. Она все тяжелеет. Иду к прилавку с колбасами и там проделываю ту же… бля… процедуру… с полуфунтом деревенского чеддара.

От такого и впрямь крыша съедет, бля. Съедешь нахер с катушек. И вечно так, без продыху, всю жизнь наклоняешься, подбираешь, сгибаешься, так много времени уходит на ету херню и я знаю почему ето бесит потому что инстинктивно сопротивляешься; инстинктивно тянешься помочь другой рукой, которой нет, облегчить ежедневные заботы, неотступные забодавшие заботы. Но ничего не происходит, лишь машет пустой рукав, и почти чувствуешь, как пальцы смыкаются, почти ощущаешь холодный каменный бок арбуза, ладонью, которой нет, вообще нигде нет, бля. Разве только у тебя в голове, или, может, в другом каком месте, где сидит сознание, и бесполезно и стыдишься и боишься сойти с ума от этого потому как

потомукакпотомукакпотомукакпотомуууууууууу

потому как борешься. Потому как цепляешься за свои воспоминания. Потому как всегда недоволен тем, что имеешь, хочешь лучшего, и вечно кажется, что боль твоя, твои потери — не часть тебя самого, а инородное тело, вонзается в твою жизнь, как нож, а ведь ты должен жить просто, должен жить легко, и ты так уверен в этом потому, что родился в криках и боли, и все, что было после, должно просто скатываться с тя, как с гуся вода.