Сама себе враг - Анна Михалева Страница 20

— Я не обязана тебе ничего рассказывать. Сам узнавай все и про всех! — гневно выпалила Алена, следуя по длинному коридору широкими и решительными шагами.

Терещенко семенил рядом, только что не на полусогнутых.

— Тебе же не трудно обрисовать ситуацию в театре. Кто на кого зуб имел и так далее. Ты в этом замечательно разбираешься, — попытался подлизаться он, но достиг совершенно обратного результата. Злость ее дошла до точки кипения. Она резко остановилась, так резко, что пиджак от костюма, обтягивающий ее фигуру, легонько треснул. Алена не обратила на это никакого внимания, она уперла руки в бока и, глядя ему в глаза, прорычала:

— Пускай тебе Лисицына обо всем рассказывает. У вас с ней, как ты выражаешься, завязался неформальный контакт!

— Лисицына может рассказать только субъективно, а мне нужны объективные наблюдения, — он вдруг улыбнулся, — к тому же твоя Лина только и умеет, что кокетничать. По-моему, с мозговой деятельностью у нее сильные проблемы.

— Она известная актриса, — Алена почему-то перестала злиться.

— Это еще не признак ума, — упрямо заявил Терещенко.

— По тому, как ты меня встретил, могу предположить, как ты отзываешься обо мне!

— Ну, хорошо, — сдался Вадим, — я не ожидал тебя увидеть. Считай это шоком, ушатом ледяной воды на мою голову, да чем угодно. А ты потрясающе выглядишь. Очень изменилась.

— Неужели? — сощурилась она. — Ну зато в следующий раз, когда пройдет еще лет двадцать, ты тоже сможешь соврать, что я все такая же, как прежде.

— Не злись, Ален, — потупился он, — я действительно свинья. Я вовсе не хотел разрывать наши замечательные дружеские отношения. Просто заработался: новое место, куча дел. Мне и выспаться-то как следует не удается.

Она снова двинулась вдоль по коридору. Вадим потащился следом.

— Так ты поговоришь со мной? — услыхала она, но огрызнуться не успела — из-за поворота показалась фигура в белом.

Увидав людей, человек в белой куртке с капюшоном, надвинутым на самый кончик носа, замер, простер руки к потолку и зычно изрек:

— Плохое место! Беды великие! Офелия в воде!

От неожиданности Алена остановилась, Терещенко тут же налетел на нее. Получив желаемый эффект, гуру двинулся дальше, не проронив больше ни слова. Алене показалось, что он даже начал тихонько насвистывать.

— Это кто еще такой? — прошептал Вадим.

— Отец Гиви, местный гуру. Прибыл прямо из Голливуда.

— А почему Офелия в воде?

— А где ей еще быть? Ты что, «Гамлета» не читал?

— Дурдом какой-то тут! — вздохнул он.

— Это не дурдом, это театр. Впрочем, это одно и то же, — наставительно заметила Алена.

— Слушай, без гида я тут не разберусь. Ради всего святого сжалься надо мной!

— Бог подаст! — хмыкнула она, упиваясь своим злорадством.

* * *

В фойе театра собрались все — начиная от режиссера и кончая дворником Палычем. Первый сидел в большом кресле у стены в глубокой прострации. Время от времени он шевелил бескровными губами и обводил фойе безучастным взглядом. Директор театра, поджарый старикан по фамилии Архитектор, быстро манипулировал пальцами, перелистывая страницы своего потрепанного блокнота, словно что-то пытался там отыскать. С директором театра Алена знакома не была, если не считать того, что она пару раз столкнулась с ним у служебного входа. Так что ничего об этом человеке сказать не могла. Актеры и остальная интеллигенция театра вели себя сдержанно, каждый на свой лад выражая скорбь по безвременно ушедшему коллеге. Уборщицы и гардеробщицы тихо плакали, беззвучно сморкаясь в белые платочки. Подсобные рабочие и осветители держались с видимым безразличием, взгляд их с утра уже был смешан с водкой, поэтому они вообще мало что понимали из происходящего. Словом, собрание выглядело довольно пристойно. Первым выступил Горыныч. Он вкратце обрисовал суть дела, предупредил, что с каждым из присутствующих будет проведена беседа, что в целом эти беседы должны помочь следствию и так далее. Алена украдкой поглядывала на тетку Таю и с удовольствием замечала, с каким восхищением взирает та на своего давнего знакомого. Теперь Алене казалось, что бремя устройства личной жизни родственницы с нее спало. Иногда она сама ловила молящие взгляды Вадима Терещенко, он просто неприлично пялился на нее, но она предпочитала их не замечать. Пусть помучается. Надо сказать, что не только злорадство удерживало ее от общения с Вадимом. Ей вовсе не хотелось влезать в новое следствие. Она уже по горло сыта убийствами и убийцами. Однажды она уже расследовала массовые убийства, и что из этого вышло? Да ее саму чуть не убили! Нет, дважды на одни грабли она не наступит. Она всего лишь журналистка-неудачница, опоздавшая с интервью — вот и все. Остальное — дело милиции. Сейчас она поговорит со следователем (уж лучше бы это был кто-нибудь другой, а не Терещенко) и забудет дорогу в этот театр, пока дело не закроют.

— Ты уже сообщила в свою редакцию? — шепнула Настена.

— С чего это? — Алена развернулась к ней всем корпусом. — Я не телетайп.

— Ну и дуреха! Лично я уже позвонила Коржику. Он сюда летит на всех парах вместе со своей съемочной группой.

— Ну и будет тебе на орехи.

— А кто узнает? — с невинным видом заявила та и демонстративно пожала плечами.

— Я считала, что ты без ума от Журавлева. По крайней мере, меня его смерть расстроила, хоть я и не была почитательницей его таланта. А ты бегала на все его спектакли, такими взглядами провожала… — изумилась Алена, которая подумала, что ей почему-то и в голову не пришло сообщать кому-либо о трагической гибели актера.

— Не строй из себя святошу, — скривилась Настя, — это ведь журналистика, детка! Народ должен знать, кто-то народу обязан рассказать. И лучше, если этот кто-то будет Коржиком. Журавлева не вернешь, хоть он и был лапочкой, а Коржику такая новость поднимет рейтинг.