Очарование зла - Елена Толстая Страница 20

Точка была поставлена.

Эфрон опять взял ключ, поднялся и, выйдя из квартиры, старательно ее запер.

* * *

Вера натягивала чулки, полностью поглощенная этим важным занятием. Будучи Прекрасной Дамой Святополк-Мирского, она не могла позволить себе прийти на встречу с ним в небезупречно сидящих чулках. Ибо, невзирая на все свои идеалы, Святополк-Мирский оставался мужчиной. И, следовательно, в первую очередь будет смотреть на ноги Прекрасной Дамы, а уж затем — в ее лучистые глаза. Это неоспоримо.

Кроме того, прикосновение к шелковому белью создавало правильное настроение…

Которое было разрушено бешеным стуком в дверь.

Нет чтобы позвонить — «оно» колотилось, как сердце в груди труса. Так может ломиться в дверь только отчаяние.

Вера набросила халат, в одном чулке приблизилась к двери. Ни о чем не спрашивая, отворила. Она почти ожидала увидеть Гуля: такие, как он, иногда впадают в бессознательные страхи и прячутся в том месте, где их когда-то хорошо, добротно и вполне безопасно поили чаем. Но то, что предстало ей, было воплощением безумия.

Сперва она увидела черные очки. Огромные, как у филина. Абсолютно ровные черные круги обводили огромные, вытаращенные, дрожащие глаза. Глаза были белые, и они по-настоящему тряслись. Как трясется желе на блюдце в руке у паралитика. Под глазами тряслись губы, под губами прыгал подбородок.

Второе мгновение принесло с собой узнавание; взгляд Веры опустился на мешковато сидящий, хотя и модный костюм с чуть завышенной талией, отчего пиджак имел такой вид, словно дружески и даже фамильярно стискивал своего обладателя под мышками. Костюм-то Вера и узнала.

— Эфрон! Входи немедленно — что у тебя за вид? — и учти: у тебя не больше пяти минут. Я опаздываю.

Эфрон ввалился, прижался к стене, подышал.

— Сядь. Рассказывай.

Отдав приказание, Вера исчезла за ширмой.

Эфрон рухнул на стул, боком, косо. Посидел. Потом сказал:

— Ты случайно не знаешь, где Болевич?

Ай молодец Эфрон! Нашел о чем спросить! Из-за ширмы Вера холодно отозвалась:

— Почему я должна знать?

Никак не реагируя на ее вполне справедливое возмущение — как-никак Эфрону-то следовало бы знать, что Болевич с Верой совершенно не любовники, что Болевич Веру избегает, да и она сама тоже не рвется его видеть, — Эфрон сказал:

— Ты понимаешь, Вера, мне надо его срочно найти.

Находясь за ширмой, Вера позволила себе череду сдержанных гримас: похмурилась, покусала губу, провела пальцем по брови.

Эфрон держался так обезоруживающе просто, что она почти готова была сдаться. Рассказать ему все про себя и Болевича. Даже, может быть, поплакать на Сережиной груда. Потому что с самим Сергеем случилось нечто такое, что отменяло все «приличия» и недоговоренности.

— Я ищу его целый день, Вера… Он пропал, исчез…

Эфрон скорчится на стуле, обхватил голову руками. С болью сказал, глядя в пол, на свои нечищеные ботинки:

— Вера, я попал в жуткую историю… Я схожу с ума, Вера…

Вера на миг высунулась из-за ширмы:

— Оно и заметно…

Снова скрылась.

— Что мне делать? — Эфрон обращался к тому месту, где мгновение назад было ее лицо. — Что мне делать? Они… Они…

И вдруг он зарыдал.

Вера, окончательно одетая, вышла к нему. Появление королевы осталось неоцененным: Эфрон безудержно плакал, слезы сразу промочили брюки на коленях, на пиджаке остались потеки.

Вера села перед ним на корточки, как перед маленьким, провела платком по его лицу.

— Перестань. Успокойся. Что случилось?

Он вдруг взял ее лицо в ладони, слегка стиснул. Сухие, горячие пальцы, немного шершавые. «Никто, даже мужчина, не должен заниматься физическим трудом, — неуместно подумала Вера. — Руки обязаны быть гладкими… как у Болевича».

— Ты понимаешь, что они мне сказали? — выговорил Эфрон, впиваясь взглядом в Верины глаза. Он отпустил ее, но она продолжала держать лицо в прежнем положении, запрокинутым. Его зрачки опять начали прыгать. — Ты понимаешь, ты веришь мне?

— Я тебе верю, Сережа.

— Они сказали, что они с ним просто поговорят… Они меня в этом убедили! Объяснили, как это важно. Чтобы он осознал… Да? Вера?

— Да, Сережа. Да.

Она не двигалась и отвечала ему совершенно спокойно. И он постепенно начал успокаиваться. Теперь он просто плакал: так легкий дождик слегка мочит землю после ужасной грозы, как бы напоследок, чтобы все поверили в благополучное окончание дела.

— Они обещали, что только скажут… А потом убили.

Вера сильно вздрогнула. Быстро опустила глаза.

— Ты понимаешь! — Он вдруг обрадовался.

Вера снова подняла на него взгляд. Да, она понимала. Тогда, в Булонском лесу, тоже кого-то убили. У нее на глазах. И это тоже осталось необъяснимым. О, разумеется, она его понимала! Но, в отличие от Эфрона, Вера не придавала этому слишком большого значения. Не сам же он, в конце концов, кого-то там убил!

Она так и сказала:

— Сережа, но ведь ты его не убивал, что же ты так расстраиваешься!

— Я его заманил! — закричал он. — Понимаешь? Я обманул его. Он мне доверился… Я сказал, что дам ему документы против Сталина. Какие-то там подлинные копии. Он еще проверял меня, выяснил, что я честный, порядочный человек. Ты представляешь?

— Ну да, — сказала Вера. — Разумеется, ты и честный, и порядочный. Что тебя тревожит?

— Он встретился со мной… он пошел со мной… и его убили…

Сергей выдохнул и замолчал.

Вера встала, сходила за водой. Он выпил, пролил почти половину. Вернул ей стакан, потом опять отобрал, попытался снова выпить воды, но стакан оказался предательски пуст. Одинокая капля долго ползла по стеклу.

— Зачем же ты его заманил? — спросила Вера.

— Вера… — Он поднял на нее глаза. — Я агент ОГПУ.

— Что?!

Она ахнула. Ай да кроткий Сережа! Ай да размазня Сережа!

— Да, это правда. — Эфрон вздохнул так тяжело, словно нес на своих плечах всю скорбь мира. — Правда, Вера. Мне обещали помочь с возвращением домой. Получить советский паспорт. Я должен заслужить… Понимаешь? Здесь я жить больше не могу, значит, остается одно — домой, в Россию…

— И ты молчал? — изумленно проговорила Вера. — Как ты мог?

Эфрон взялся ладонями за горло, умоляюще уставился на нее.

— Эфрон! Как ты мог! Зная, что я мечтаю заняться хоть чем-то, не сказать! Мне! Своему другу!

Он моргал так смешно, что Вера едва не рассмеялась.