Уйди скорей и не спеши обратно - Фред Варгас Страница 20

— Ладно, — сказал Жосс, который будто снова оказался в прошлом, когда учился у старого Дюкуэдика.

— Другие авторы всего лишь повторяют Авиценну. Везде говорится об одном и том же. Они ходят вокруг да около, не называя по имени, не касаясь этого, вьются, как грифы над падалью.

— Вокруг чего? — растерянно переспросил Жосс.

— Вокруг одного и того же, Ле Герн, я вам только что сказал. Того, что объединяет все странные записки. Того, о чем они возвещают.

— А о чем они возвещают?

В это время Бертен поставил на стол две рюмки кальвадоса, и Декамбре, прежде чем продолжить, дождался, пока верзила нормандец отойдет.

— О чуме, — сказал Декамбре, понижая голос.

— Какой еще чуме?

— Самой настоящей ЧУМЕ.

— Страшная болезнь прошлого?

— Она самая, собственной персоной.

Жосс замолчал. А вдруг грамотей порет всякую чушь? Вдруг он решил поиздеваться над ним? Жосс не мог проверить, правда ли то, что он там рассказывал про какой-то «canonis», и Декамбре мог запросто посмеяться над ним. Будучи осторожным, как всякий моряк, он всмотрелся в лицо старого эрудита, но не увидел там и тени насмешки.

— А вы, часом, не пытаетесь мне мозги запудрить?

— Зачем?

— Да чтобы выглядеть умником, а меня выставить дураком. Вы хитрец, а я простак, вы образованный, я неуч, вы знаток, а я невежда. Вам нравятся такие игры, да только посмотрел бы я на вас в открытом море без спасжилета.

— Вы чересчур вспыльчивы, Ле Герн.

— Это правда, — согласился Жосс.

— Думаю, многим довелось отведать вашего кулака на этой земле.

— И на море тоже.

— Я и не думал играть в умника и простака, зачем мне это?

— Чтобы возвыситься.

Декамбре улыбнулся и пожал плечами.

— Я могу продолжать? — сказал он.

— Как хотите. Хотя какого черта мне в ваших объяснениях? Я три месяца читал типа, который переписывал Библию. Он платил, я читал. Мне-то что?

— Вы имеете моральное право на эти послания. Если завтра я пойду в полицию, то хочу, чтобы вы знали об этом. А еще я хочу, чтобы вы пошли со мной.

Жосс залпом осушил рюмку.

— В полицию? Да вы совсем рехнулись, Декамбре! При чем здесь полиция? Тут же не боевая тревога.

— Откуда вы знаете?

Жосс сдержал слова, уже готовые сорваться с губ, сдержал из-за комнаты. Комнату надо сохранить.

— Послушайте меня хорошенько, Декамбре, — заговорил он, взяв себя в руки, — по-вашему, мы имеем дело с парнем, который развлекается, переписывая старые книжки про чуму. Он псих и больше никто, маньяк. Если звать полицию всякий раз, как какому-то придурку вздумается открыть рот, у нас и на выпивку времени не останется.

— Во-первых, — сказал Декамбре, отпив полрюмки, — он не просто переписывает, он заставляет вас читать это вслух. Таким образом, он анонимно высказывается на площади. Во-вторых, он не стоит на месте. Он пока только в начале этих текстов. Он еще не дошел до мест, где есть слова «чума», или «болезнь», или «смертность». Он пока в самом начале, но он двигается вперед. Вы понимаете, Ле Герн? Он идет вперед. Вот что страшно. Он двигается. Но куда?

— К концу текста, куда же еще. По-моему, тут все ясно. Никто еще не начинал книгу с конца.

— Не книгу, а книги. А вам известно, что будет в конце?

— Я этих книжонок не читал!

— Десятки миллионов мертвецов. Вот что в конце.

— Вы воображаете, что этот псих убьет половину Франции?

— Я этого не сказал. Я сказал, что он двигается к смертельной развязке, он ползет к ней. И читает он нам вовсе не сказки «Тысячи и одной ночи».

— Идет вперед, это вы так говорите. А по мне, так он просто топчется на месте. Уже месяц, как он талдычит свои истории про разных тварей, то так закрутит, то этак завертит. По-вашему, это называется идти вперед?

— Я в этом уверен. Помните другие записки без начала и конца, в которых рассказывается о жизни какого-то мужчины?

— Конечно помню. Но это совсем другое. История про мужика, который ест, спит, трахает, а больше и сказать-то нечего.

— Его имя Самуэль Пепис.

— Не знаю такого.

— Тогда позвольте представить — он англичанин, мещанин во дворянстве, в семнадцатом веке живший в Лондоне. Кстати сказать, он служил в военно-морском ведомстве.

— Небось толстозадый портовый начальник?

— Не совсем так, но это не важно. А важно то, что Пепис девять лет вел дневник, с 1660-го по 1669 год. Тот год, который выбрал наш псих для своих записок, был годом великой чумы в Лондоне, 1665 год, семьдесят тысяч трупов. Вам ясно? День за днем странные послания приближаются к тому часу, когда разразится беда. Она уже совсем близко. Именно это я имел в виду, когда сказал, что он двигается вперед.

Жосс только теперь заволновался. Уж больно было похоже на правду то, что рассказывал грамотей. А значит, надо предупредить полицию.

— Легавые нас засмеют, когда мы расскажем про психа, который заставляет нас читать дневник трехсотлетней давности. Нас самих арестуют, это как пить дать.

— Мы не расскажем им об этом. Мы просто скажем, что какому-то сумасшедшему нравится кричать о смерти перед толпой народа. А дальше пусть сами допытываются. Моя совесть будет чиста.

— Они все равно будут потешаться.

— Конечно. И именно поэтому мы не пойдем к первому попавшемуся полицейскому. Я знаю одного такого, который смеется совсем не так, как другие, и совсем не над тем, над чем смеются другие. К нему мы и отправимся.

— Это вы к нему отправитесь, если вам охота. А меня там вряд ли примут с распростертыми объятиями. Я, Декамбре, знаете ли, не без греха.

— Я тоже.

Жосс молча уставился на Декамбре. Ну и дела! Браво, аристократ. Браво. Старый грамотей не только как ни в чем не бывало оказался бретонцем с северного побережья, но и побывал за решеткой. Вот откуда его вымышленное имя!

— Сколько месяцев? — сдержанно спросил Жосс, согласно морскому кодексу вежливости не спрашивая о причине.

— Шесть, — ответил Декамбре.

— А я девять, — сказал Жосс.

— Освобождены?

— Да.

— Я тоже.

Итак, счет был равный. После этих слов оба посерьезнели и некоторое время сидели молча.

— Ну что ж, прекрасно, — нарушил молчание Декамбре. — Так вы идете со мной?

Жосс поморщился, он все еще не был до конца убежден.

— Это всего лишь слова. Просто слова. От них еще никто не умер. А то бы всем было известно.