Не все мы умрем - Елена Гордеева Страница 2

— Ну? — садистски улыбаясь, спросил гость. — Правильно?

И, потянувшись через стол, бесцеремонно выдернул листок из рук Буланова.

— Правильно. Но с этого я уже плачу.

— Кому?

— Государству. Как видите, я не скрываю свои доходы. Они даже вам известны. Поэтому платить еще кому-то я не намерен.

Мокрухтин осклабился. Встал.

Встал и Буланов.

— Думай! — сказал Мокрухтин и потянул через стол руку, но Буланов как стоял, опершись руками о стол, так и остался стоять, руки не подал.

Гость зло сузил глаза и пошел к выходу. У двери обернулся.

— Урою! — пообещал он и вышел.

Говорил гость медленно, а действовал быстро.

Не успели две машины отъехать от купеческого особняка, как во дворе его раздался взрыв. Крыша «девятки» улетела на соседнюю улицу, а в особняке выдавило стекла. В центре города машины разошлись. Джип поехал в Москву, а белая «Нива» остановилась неподалеку от пятиэтажки, где жил Буланов.

В провинции люди простые, бесхитростные, поэтому, когда девочку попросили позвать сына Буланова, она с радостью помчалась выполнять поручение взрослого дяди. Когда девочка выскочила из подъезда, два взрослых дяди вошли в подъезд. Сын Константина Буланова сбегал вниз через две ступеньки. На площадке второго этажа ему сделали подсечку. Он упал, тут же вскочил и принял боевую стойку. Прыжок, мгновенный удар ногой — и взрослый дядя свалился. Парень занимался карате.

— Ах ты, сучонок! — второй вытащил из-под мышки пистолет с глушителем. Пуля прошила парню плечо. Он упал, зажимая рукой рану. Его ударили каблуком по голове, обыскали карманы, достали ключи и поволокли в двенадцатую квартиру на третьем этаже.

Марина Петровна была на кухне. Сына бросили в прихожей, а женщину избили так, что свернули челюсть.

В общем. Буланова. Предупредили. Чтоб. Хорошо. Подумал.

Буланов действительно хорошо подумал; пока сын и жена лежали в больнице, он переехал в загородный дом. Километрах в тридцати от Ржева, в селе Борок он строил мужской монастырь. Здесь, под защитой монахов, ему было спокойней. Монахи-то не простые: бывшие заключенные ИТК общего режима Тверской области. И с такими, как Мокрухтин, общаться умели, вместе сидели, гуторили с ним на одном языке, но преданы были Буланову, и он это прекрасно знал. Кроме того, в тот же день Буланов связался с ГМН, что делал только в исключительных случаях. Кто такой ГМН, он не знал. Он только знал, как, включив компьютер, с ним связаться: кнопочка здесь, кнопочка там, клавиша тоже там. И на следующий день в кабинете, где у Буланова стоит компьютер, сидит в кресле какой-то рыжий, худой, веснушчатый дядя и ждет хозяина с работы.

Гость поднялся и протянул руку.

— Рассказывайте.

Буланов, пока рассказывал, все хотел дернуть его за волосы: он подозревал, что это парик. Но у гостя были такие страшные глаза, что лучше с ним не связываться: холодные, стальные — не глаза, а льдинки. Буланов сразу подумал: этот тоже «уроет», но не его, а Мокрухтина.

С кем только не сталкивала его судьба! Он, конечно, догадывался, что в спецслужбах должны быть люди, которые выполняют деликатные поручения, но от одного взгляда на этого рыжего Буланова продирал такой жуткий мороз, что ему казалось, будто он покрывается инеем.

Хозяин подробно описывал, что произошло за последние дни, гость внимательно слушал, ни разу не перебив.

— Накануне визита этого уголовника меня посетил депутат Государственной думы Орехов. Я не знаю, есть ли какая-нибудь связь между этими двумя визитами, подозреваю, что есть. С Ореховым дружим давно — с тех самых пор, когда он был первым секретарем Калининского обкома.

Гость никак не отреагировал, но у Буланова появилось однозначное ощущение, что рыжий мужик про Орехова знает.

— Орехов приехал как обычно: отдохнуть, порыбачить, лесом подышать. Только охранники были у него другие. И впервые он спросил про мой бизнес. Раньше никогда не интересовался.

«Уголовник хоть что-то говорил, а этот вообще молчит», — подумал Буланов. И вынужден был продолжить:

— Когда Мокрухтин протянул мне этот список, он силился сказать, что мне никто не поможет, даже мой друг Орехов, который у Мокрухтина в кулаке. И мне показал кулак: ты у меня тоже вот здесь! Такое впечатление, что Мокрухтин говорил о каком-то компромате. На кого — на меня? на Орехова? — понять невозможно.

Гость еще помолчал, потом поднялся, пожал руку и уехал. Долго смотрел ему вслед Буланов. Человек, ты зачем приходил?

Этот риторический вопрос был снят, когда через несколько дней по телевизору показали сюжет криминальной хроники: Мокрухтин лежал в свой кровати с двадцатью ножевыми ранами. Да еще и с пулей в груди.

Буланов подумал, что его гость явно перестарался.