Главбухша - Владислав Романов Страница 2

И Марта стала тихо подыскивать. Толя долго убеждал ее опомниться, не глупить, матерился, но она стояла насмерть, как генерал Карбышев: работаю месяц и ухожу.

— Ну ты, мать, и крута! Я думал, ты баба, а ты...

— А кто я?

— Мужик в юбке! Сказал бы покрепче, да кто мне шею будет массировать!

Она рассмеялась. Ей нравилось, когда ее называли мужиком. Она так о себе и думала.

В конце концов именно Толик нашел ей работу в издательстве, где генеральным был ее нынешний муж Виталий. Толик отвез Марту к нему на своих «Жигулях». Сказал: фирма нормальная, парень что надо, с головой, режиссер, интеллект огромный, только не влюбись. Тут он не промах, не выпустит. Она ответила: не надо песен, с мужиками покончено, от второго мужа так нахлебалась, что энурез заработала.

— Что такое энурез? — тут же заинтересовался Толя. Он любил незнакомые словечки, дабы поражать воображение простушек, поскольку потаскун был еще тот.

— О том, что такое нормальная энурия, прочтешь в энциклопедии, а словом «энурез» я обозначаю свою разновидность этой болезни. Мой благоверный караулит меня ночью у туалета, чтобы затащить к себе в постель. А потому, чтобы ему не попасться, я прекратила по ночам ходить в туалет.

Толя засмеялся.

— Что ж ты раньше не сказала? Я бы, может, руку и сердце тебе предложил. Такая баба! — вздохнул он.

— Толя, перестань!

Жена Виталика, милая, скромная дама, провела их в просторную гостиную, поставила перед ними блюдо с виноградом, потом принесла кофе, попросив подождать: муж вот-вот должен вернуться.

Гостиную не ремонтировали лет двадцать. Светлые некогда обои давно потемнели, а потолок с лепниной от пыли приобрел нежно-свинцовый оттенок. И мебель была старая, конца шестидесятых. Зато виноград не магазинный — крупный и сочный, и кофе настоящий, ароматный. Жена выглядела затюканной, и во всем ощущался такой грустный разлад, что Марта приуныла. Если еще и будущий генеральный такой же закваски, то лучше к нему не переходить.

Но Виталик прилетел потный и взъерошенный, с горящими глазами, подарил собственною книжку реприз и обжег Марту таким проникновенным взором, что она, после разговора попрощавшись с ним за руку, даже забыла, когда ей нужно выходить на работу.

— Тебе будущий шеф-то хоть понравился? — спросил Толя.

— Да, — помедлив, сказала она.

И не солгала. Непонятно чем, но ее вдруг зацепило. Хотя они и поговорили то всего минут десять.

— Чайник вскипел! — крикнула Марта в комнату мужа, отвлекаясь от нечаянных воспоминаний и пытаясь переорать рекламу «Сникерсов».

После третьего напоминания Виталик наконец явился на кухню. Молча схватил бутерброд с колбасой, налил себе чаю.

— Кассу рвет, — закуривая третью сигарету подряд, повторила Марта. — Два раза пересчитывала, и оба раза рвет! Ты же понимаешь! Двести пятьдесят тысяч! Завтра все сойдется, а сегодня нет! Может быть, мне в Грецию съездить? Развалины Акрополя посмотреть? Четыреста долларов все удовольствие. Как считаешь? — Она выпалила все разом, чтобы успеть договорить, Пока муж не исчез в диком гpoxoтe «Сникерсов».

Но муж никак не считал, он всегда смотрел на нее, точно видел в первый раз в жизни.

— Хочется пойти на шумный греческий рынок, где глаза разбегаются от пестроты цветов! — вздохнула Марта. Она любила жаркие страны.

— Кто разбегается? — не понял муж.

— Два козла по огородам! — рассердилась она. — Неужели Троянской войны никогда больше не будет?

— Большинство баб страдают оттого, что никто их не похищает, не понимая простой истины, что они никому не нужны.

- Циник-остроум! — зло бросила Марта. — Сделай лучше телевизор потише!

Что за манера жить в оглушающем грохоте? Она была готова его убить.

Впрочем, и второго мужа Марта рвалась придушить собственными руками. А вот первого нет. И никогда с ним не ругалась. Прожила одиннадцать лет, родила от него сына, а потом, забрав ребенка, уехала в Москву, ко второму.

Тот был старше Марты на двадцать лет, носил ее на руках и мучил себя ежедневно гимнастикой. Каждое утро он готовил для себя и жены завтрак, встречая ее на кухне побритый, в строгом домашнем костюме, распространяя запах тонкого французского лосьона.

—Завтрак давно на столе, дорогая, — подбирая самые нежные обертончики, мурлыкал он, а ей хотелось его придушить.

Кто бы только знал, как она ненавидела эти его нежные словечки «дорогая» или, еще хуже, «ненаглядная моя», его терпкий лосьон, потную гимнастику и подробный план на день, с подчеркиванием красным карандашом особо важных дел вроде «купить женушке цветы!!!» с обязательными тремя восклицательными знаками, его строгий фланелевый костюм в темную полоску, каковой он носил только дома.

Звали мужа Валерьян Адамович. До развала СССР он работал в Госплане начальником крупного отдела, а последние полгода заместителем председателя, был вхож в кремлевские кабинеты, и лоск важного чиновника, вальяжность поз, осанка, строгость бровей, непременный набор выражений типа «порешаем эту задачку» въелись в его старые поры. Аккуратист до тошноты, он был полной противоположностью ее нынешнему мужу Виталику — неряхе, пьянице и бабнику. Иногда ей казалось, что она назло самой себе выбрала такого, потому что в нём не было ни одной черты от Валерьяна.

С Валерьяном Адамовичем она познакомилась на органном концерте Гарри Гродберга в филармонии, куда обычно ходила одна или с подругами. Первый муж тогда еще зимовал в Северодвинске, а когда приезжал домой, то чинил сыну транзистор, отцу слуховой аппарат, матери очки, соседу машину. Он был рукастый, работящий, смирный и безотказный. Иногда Марта даже злилась на его безотказность.

В тот день Земская пошла на концерт одна, подруга заболела. В перерыве поднялась в буфет, захотелось выпить сока, но очередь уже закрутилась спиралью. И вдруг импозантный мужчина — прямо настоящий Грегори Пек, как она потом рассказывала подругам, — несет бутылку пепси, два стакана, шоколадку, ставит на стол и говорит ей, словно они вместе пришли:

— Прошу вас!

Марта замялась, но в это мгновение ее кто-то подтолкнул, она упала на стул, а Валерьян Адамович уже разливал пепси, глядя на нее восхищенными глазами, двигал к ней шоколад, ее любимый, «Искусство». Он быстро взял инициативу в свои руки, сыпал комплименты, называл ее глупым словом «Цирцея», она даже раскраснелась.

Потом он проводил ее до дома, поцеловал руку, сказал, что уезжает в Москву и, если Марта будет там, они смогли бы встретиться. Через неделю Марта собиралась в столицу. Валерьян оставил телефон, но позвонил сам, узнал, каким поездом она прибывает, встретил на служебной «Волге», привез в гостиницу, которую заказал заранее и оплатил. Потом каждый день культурная программа: то театр, то знакомые, и везде ее встречали, как родную. Знакомые Валерьяна Адамовича работали в главках, министерствах, и однажды она попала в гости к своему верховному начальнику — союзному замминистра.