Умная пуля - Фридрих Незнанский Страница 2

Александр Борисович Турецкий, несмотря на образ жизни, назвать который здоровым можно было с достаточной долей иронии, выглядел значительно моложе своих сорока пяти. Он легко взлетел на второй этаж аэропорта Шереметьево-2 и уверенно направился в торец левого крыла. Не доходя нескольких метров до цели, замедлил ход, неожиданно испытав странное чувство. Обозвать это страхом невозможно, хотя бы по той причине, что у людей его профессии оно патологически атрофировано. За двадцать лет службы он насмотрелся такого… Но странное дело, как развращает хорошее. Тот самый Турецкий, что несколько лет назад, задыхаясь, практически ослепнув от рези в глазах, с рваными ранами плыл среди крыс, использованных презервативов и фекальных отходов по канализационным лабиринтам, всего только две недели проведя в тихом городишке Гармиш-Партенкирхене, на юге инфантильной Баварии, сейчас вдруг испытал ужас, приближаясь к общественному туалету международного аэропорта. Он усмехнулся, подумав, что метод контрастов в следственной работе далеко еще не исчерпан. Он автоматически, между прочим, сканировал окружающее пространство, задерживаясь чуть дольше на красивых девушках. Как их много в Шереметьеве-2! Летят ласточки на прикормку. Но что делать? На Западе с генофондом даже не проблема — катастрофа. «А вот и наш клиент», — подумал Турецкий, надевая зеркальные очки. Здоровенный детина с фигурой бритого белого медведя остервенело терзал «однорукого бандита», поставив себе целью если не внезапное обогащение, то уж овладение рукояткой наверняка. Похоже, это были его не первые попытки получить все и сразу. Полосатая, под тельник, майка «гуляла», обнажая дракона с тремя головами. Причем головы существенно различались по авторскому стилю и яркости изображения. Особенно поражала одна, словно нарисованная неумелой рукой пятилетнего ребенка. Раньше было проще. Все тупо кололи купола. А теперь что в голову взбредет. И что с такими делать? Чудовищный результат акселерации, радиации и пьяного зачатия. Молодые, лет по восемнадцать — двадцать, а уже по несколько ходок. Турецкий улыбнулся, вспомнив вечно изумленное потное лицо огромного шумного старины Питера Реддвея. Проголодавшийся руководитель Антитеррористического центра тогда затащил его в «Макдоналдс». Вообще, его желудку было не важно, где питаться. Однако, испытывая время от времени приступы патриотизма, американец шел тратить евро в закусочные, контролируемые соотечественниками. Войдя, он радостно увидел диванчик на троих посетителей и занял собой практически весь. Затем громко по-английски подозвал гарсона. В закусочной их, естественно, не держали. — Алекс, вот ты все критикуешь нашу законодательную систему, — произнес он безо всякого повода, за—глатывая биг-мак целиком. — Какую систему? Когда американцы научатся называть вещи своими именами? Власть доллара — вот и вся ваша законодательная система. У вас на одной чаше весов Фемиды преступление, а на другой — стоимость залога и гонорар адвоката. Решетка — удел нищих и жадных. — И это очень правильно. Совершать преступления — слишком дорогое удовольствие. А законы экономики гласят: «Убыточный бизнес обречен на вымирание». Вчера ты показывал ориентировку на Зубова Ивана Ивановича, тридцать лет, пять судимостей, убийства, грабежи, изнасилования. С какого возраста в России наступает уголовная ответственность? — Вообще с шестнадцати, но по целой куче статей, со сто пятой — убийство по сто шестьдесят первую — грабеж, с четырнадцати. — А этот ваш Зубов? — вставил Реддвей между проглатыванием пятого и шестого сандвичей. — В пятнадцать взяли за убийство матери своей подруги. — Бедная девушка, — констатировал Питер, разворачивая восьмой бутерброд. — Она мамашу и заказала. За шубку ценой около двухсот долларов, — уточнил Турецкий, заранее зная, что преступлений, способных вызвать истинное негодование, сопереживание, желание отдать свою кровь и последние деньги, для собеседника просто не существует. — Тебе не кажется, что если бы он получил пожизненное за первое преступление, не имея, конечно, на счету десяти лишних миллионов долларов США, то остальные уже не совершил бы? Я начинаю понимать, почему у вас такой высокий уровень преступности. — Что делать. Издержки, извини, демократии, — произнес Александр Борисович, пытаясь переложить часть ответственности за творившийся в стране бардак на представителей державы, в большей мере ответственной за это. К детинушке подвалила девка. Боже мой! Лет пятнадцать, а уже с профессией. Уселась на колено и обняла. Начала что-то нашептывать. «Да, Нинке послезавтра тринадцать. Сколько у меня в запасе? Два года, год? Потом приведет вот такого», — невольно обожгла мысль. Из туалета вышел, заправляя рубаху в тренировочные штаны китайского производства, почти близнец игрока. Подошел к автомату. Схватил девку за шкирку и словно котенка отшвырнул метра на три. Она выдала не блещущий разнообразием набор ругательств и, прихрамывая, исчезла. Турецкий выдохнул. Уверенно направился к двери, несколько огибая по дуге братков. Этим он убивал двух зайцев: удлинял время и не менял расстояние до источника звуков. В этом случае слух способен воспринимать информацию даже на очень далеких расстояниях. — Как верзушник [1 — Человек, страдающий расстройством желудка (жарг.). ] — спросил татуированный игрок. — Контора пишет, — ответил в тон ему вышедший из туалета. — На том же месте? — В четвертой. Берем на ханок [2 — Вырвать что-либо из рук (жарг.). ] — На характер [3 — Запугать (жарг.). ] — прозвучал ответ. Турецкий вошел. Огляделся. Две кабины из семи были заняты. Он зашел в ближнюю к выходу. Решил пока постоять. Грязь, вонь, ползающие микроорганизмы. В дальней кабине раздавались утробные звуки. Кого-то сильно рвало. Неожиданно раздался участливый голос: — Что, мужик, хреново? — Ой хреново… у-эээ… бу-эээ… — Перепил? — опять уточнил голос неизвестного. — Вообще-то пью я много, но… бвэээ… — Не пьянею никогда, — зачем-то машинально добавил Турецкий, вспомнив любимую поговорку стажера Володьки Поремского. Он тогда был на пару лет старше своих однокурсников и с ходу попытался взять темп Грязнова и Турецкого со товарищи. Результат был плачевен. Дверь раскрылась. Вошли «гриндеры». «Сапоги-убийцы», окрестил он их, едва эта обувь появилась у его нежного создания — дочки Нины. Всегда ценивший удобство и практичность, следователь Турецкий полжизни пробегал в простых кедах. Теперь же оказался безнадежно отставшим только потому, что не мог понять радости добровольного заключения тонюсеньких ножек в полуторакилограммовые колодки. Сапоги остановились у двери. Кроссовки подошли к кабинке участливого мужика. Послышался резкий звон упавшего шпингалета. — Ну что, козел? Мы тебя предупреждали? — Ребята, не надо, — попытался попросить о чем-то мужчина, однако уверенности в голосе не присутствовало. Послышалась легкая возня. Затем чавкающий звук удара по челюсти. Непривычный мужской плач. Надо было начинать действовать. Неожиданно раздался другой голос: — Мужик, ты не прав. Надо вернуть. Турецкий в помощнике не нуждался. Но раз так получилось… Он резко распахнул дверцу и рассчитанным движением, схватив правой за ремень, а левой за майку, забросил стокилограммовую тушу в промежуток между стеной и унитазом. Выбор был не случаен. Кроме того, что попасть туда было гораздо легче, чем вы—браться, это был еще и самый загаженный угол туалета. Краем глаза успел отметить, что второй брателло совершает также акробатический кульбит, поэтому он не спеша сделал свое дело. Спустил воду. А уж затем спокойно вышел и растянул рот в улыбке. В дальнем углу между стенкой и унитазом брюхом кверху, задрав ноги вверх по стеночке, лежал второй бритоголовый, а напротив стоял, светясь синими глазами, отливая соломенными волосами, Владимир Поремский. В руках он держал, судя по диагонали штуки на три, ноутбук «Ровер». — Александр Борисович! — воскликнул он, бросаясь навстречу. — Володька! Ты какими судьбами? — направляясь к парню, воскликнул Турецкий. Проскакивая мимо кабинки с жертвой преступления, Поремский сунул в его дрожащие руки компьютер. — Возвращаюсь из очередного отпуска, — произнес он, стиснув Турецкого. — Так, Володя, временем располагаешь? — Сегодня прилетел. Завтра вечером поезд, — зачем-то посмотрел на часы Владимир. — Отлично, поступаешь в мое распоряжение. Ты как себя чувствуешь? — спросил Турецкий. — Готов к новым подвигам! Я ведь вашу стажировочку на всю жизнь запомнил, — ответил Поремский. Затем его взгляд скользнул по полу. — Что с этими? — Проверь. Если стволов нет, хрен с ними. Пусть живут. Володя сунул руку, попыхтел и вскоре выудил кобуру с торчащей рукояткой «макарова». Турецкий чувствовал, как ему на сердце капает бальзам, когда смотрел на работу. Ни одной ошибки. Все профессионально, со знанием дела. Вот и тридцатисантиметровый ножичек из ботинка второго извлек, уже завернутый в платочек. Он понял, насколько ему дорога оперативная работа. Но, как говаривал судмедэксперт Зюзькин, «получены ранения, с жизнью несовместимые». Так и его обязанности помощника генерального прокурора были с жизнью следователя несовместимы. И тут родилась крамольная мысль: «А мы совместим!» Громилы были сданы в отделение. Очухавшийся потерпевший оказался журналистом желтой газеты «Соль жизни» Белобокиным, просто зашедшим в туалет и подвергшимся нападению. Узнав о том, что напавшим уже грозит срок за хранение оружия, предпочел от заявления отказаться. Турецкий, махнув рукой на небольшое происшествие, набросился на Порем—ского: — Пошли на стоянку. Посмотрим, сможешь ли по некоторым вторичным признакам найти мой автомобиль? — Ну, слухи о моих способностях сильно преувеличены. Вот Рюрик Елагин, да — криминалист от Бога. Он определил бы минимум по десятку признаков, что вон та черная «Волга» с мигалкой… — Молодец! Колись. — Версия личного автотранспорта отпадает по причине… — он немного втянул носом воздух, — «Хенесси»? — Молодец. А я вот различаю только основные запахи, — похвалил Турецкий. — Ну, я тоже не дегустатор. Но относительно спирт—ного… Представляете, раскручивал одно дело в институте аллергологии и прошел, пользуясь служебным положением, обследование. Знаете, что выяснилось? Мой организм совершенно не переносит никаких токсинов. Мне никогда не стать алкоголиком, наркоманом, курильщиком. Я могу принимать отраву, но после наступает синдром полнейшей очистки организма. Рвет до вывода всяческой гадости. — А с Сашкой Курбатовым связь поддерживаешь? — задал вопрос Турецкий, вспоминая, как обучал птенцов премудростям следствия. — Еще бы! — радостно ответил Поремский. — Ну и как он? — Карьерист. Уже зам прокурора области по следствию. — Ух ты! — искренне изумился Турецкий. — Правда, Сахалинской, — ответил Владимир. — У них население как один московский микрорайон, тысяч пятьсот. И почти все живут на южном побережье. — Как же его, рафинированного москвича, занесло в такую глушь? — Сам напросился. Это его программа избавления от комплексов, привитых детством. Представляете, у него была нянечка, манная кашка с ложечки, репетиторы. До тринадцати лет носил колготки под шортиками, такую конусовидную тюбетейку, не мог выйти во двор без сопровождающего. Кем он был в глазах пацанов со двора? И кем в своих? Поэтому, едва вырвавшись из узд навязчивой опеки, принялся избавляться и от груза прошлого. Чтобы доказать себе, что чего-то стоит, в одиночку с ружьишком за плечами и вещмешком пробежал по тайге от Хабаровска до Благовещенска. — Сколько же там будет? — спросил Турецкий. — Тыща верст! — ответил Поремский, словно прикидывая по воображаемой карте. — Безумству храбрых поем мы песню. А по времени? — Почти за месяц. — Я не удивлюсь, если узнаю, что он и похудел этак килограмм на двадцать? — засмеялся Александр Борисович. — Вот как раз избыточный вес он недостатком не считает. Поэтому бороться предпочитает с преступностью, — прозвучал неожиданный ответ. — Да, с вами не соскучишься. А преступность, значит, комплекс? — Еще какой! Он же, как Будда, жил себе до семнадцати лет в своем мире фильмов, музыки, книг, тщательно прошедших цензуру, и вдруг был выброшен в пространство, совершенно отличное от идеального. Где правят грязные деньги, где честные, порядочные люди унижены и оскорблены. Где на каждом углу творится несправедливость. Где зло безнаказанно и нагло. А законность продажна. И он решил посвятить жизнь пусть не наведению порядка, но хотя бы частичному торжеству справедливости. Зло ведь должно быть наказано. — А Рюрик Елагин? — В Екатеринбурге. Тоже «важняк». И такой же мечтатель, — ответил Поремский. — Мечтатель? — переспросил Турецкий. — Да. Интересуется тем, чего нет и, может быть, не было никогда. По крайней мере, нам этого узнать не дано — история государства Российского есть величайшая из тайн. — Но существуют же летописи, рукописи… — начал было возражать Турецкий. — Александр Борисович, мы живем в информационный век. Сколько раз на ваших глазах переписывалась история, современником которой и даже где-то непосредственным творцом были вы сами? — Лучше не спрашивай, — задумчиво произнес Турецкий. Он и сам не раз задумывался над тем, кто же все-таки и зачем искажает изложение событий. — А теперь представьте раннее Средневековье. Неграмотный царь, сотня бояр и крестьяне, ведущие скотское существование. История — достояние кучки заинтересованных лиц. Знаете, с чем американцы столкнулись в Ираке? С недоумением. Большинство населения свято считало, что в той «Буре в пустыне» великий Саддам разбил американские войска и освободил страну. Поэтому увлечение историей сродни увлечению научной фантастикой, с той только разницей, что фантастика находит воплощение в реальной жизни гораздо чаще. — Знаешь, — ответил умудренный опытом старший товарищ, — наше время отличается от древнего значительно меньше, чем кажется. Мы живем во власти такого количества информации, что истина в потоке заблуждений, измышлений, фантазий попросту теряется. — Как говорил китайский мудрец Лао-цзы: «Если хочешь спрятать дерево, прячь его в лесу», — блеснул цитатой Поремский. — А если хочешь, чтобы не услышали правду, расскажи о ней по радио, напечатай в газете, покажи по телевидению, — печально констатировал Александр Борисович. Турецкий подъехал к зданию Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке. Равнодушно прошел мимо лифта на лестничную клетку. Тренированный организм требовал физических нагрузок, а времени на хождение по спортивным залам катастрофически не хватало. Вот он и использовал каждую возможность. В прошлом году, когда министр МЧС решил взлететь по лестнице на двенадцатый этаж здания мэрии, из всей многочисленной «свиты» только представитель Генеральной прокуратуры Турецкий достойно выдержал темп. Для очистки совести убедился, что в приемной заместителя генерального прокурора посетителей не убавилось. Затем спустился на этаж. Зашел в свой кабинет и, сев на угол стола, набрал внутренний номер. — Приемная, — сухо прозвучал знакомый голос. — Клавдия Сергеевна, уж не вы ли это? Как я соскучился по вашему неподражаемому тембру. Только что прилетел из Германии. Вы не представляете, таких женщин там нет. Чем сегодня заняты? — Сейчас доложу Константину Дмитриевичу, — ответила секретарша строгим голосом. — А вам перезвоню. Клавдия Сергеевна могла бы и полюбезничать, но не в присутствии же посетителей. Она положила трубку. Взяла папку и вошла в кабинет начальника. Через минуту, не скрывая удовлетворения, вернулась. Набрала трехзначный номер. — Турецкий, слушаю. — Вас срочно вызывает Константин Дмитриевич, — произнесла женщина тоном, требующим немедленного выполнения приказа. Александр Борисович вошел в приемную. Томная полная женщина немедленно преобразилась. Она вскочила со своего места и на ходу бросила: — Одну минуту. Доложу. Исчезла за дверями кабинета Меркулова. Турецкий незаметно опустил в висевшую на спинке стула сумочку пузырек и встал у входа в кабинет. Это были духи. Правда, не совсем обычные. Он их приобрел в одной «Лавочке приколов» во Франкфурте. Что ему особенно понравилось, магазин был разделен на две половины: слева располагались аксессуары для жестоких розыгрышей, справа — для добрых. Духи назывались: «Дживанши — облик будущего», с нечувствительной для обоняния человека добавкой экстракта мартовской кошки. В результате, когда женщина шла, благоухая горьковатой свежестью, к ней со всех сторон сбегались коты с горящими сумасшествием глазами. Появилась секретарша. Закрыла дверь кабинета начальника и развернулась. Неожиданно они оказались очень близко. Турецкий вопросительно посмотрел ей в глаза. Женщина внезапно порозовела и, обдавая жарким дыханием, произнесла: — Александр Борисович, пройдите. Константин Дмитриевич вас ждет. Турецкий вошел в кабинет. Весь налет официальности мгновенно исчез. — Здравствуй, Костя. Скоро к тебе прорваться можно будет только с небольшим отрядом ОМОНа. — Рад тебя видеть, Саня, — ответил сидевший за столом. — Ну, пока у меня стоит на страже Клавдия, я думаю, ты найдешь способ прорваться. — Если до этого дойдет, никакого здоровья не хватит, — засмеялся Турецкий. — Как съездил? — Нормально. Есть кое-что. — Как старина Питер? Такой же? Встречал небось в аэропорту, словно ты один и прилетел, а кроме него встречающих не существует в природе? — Американская непосредственность, — ответил Турецкий. — Иногда кажется, что у них вообще не бывает комплексов. Типа, находятся среди обезьян или как в Древнем Риме, там же не было принято стесняться рабов. — У меня такое ощущение, что общение с ним пошло тебе на пользу. Похоже, ты прибавил немного? — оглядывая из-под очков фигуру собеседника, произнес Меркулов. — Я? — удивился Турецкий, делая попытку втянуть живот. — Костя, ты давно не видел Реддвея. Вот он увеличивается с нездоровой быстротой. Помнишь его «форд», изготовленный по спецзаказу? Уже не помещается. Теперь ему из Японии «лексус» прислали. Оказывается, их производят специально для борцов сумо. Представляешь, автомобиль открывается как чемодан! — Ладно, потом расскажешь, как погуляли, — перебил его начальник. — Что по делу? — Как мы и предполагали, информацию по чечен—ским боевикам, как и всему криминалу, они все же собирают. Конечно, подключить нас к своим базам данных, как бы это сказать, не имеют возможности. Однако была достигнута договоренность. По конкретным личностям вся имеющаяся информация будет скачиваться немедленно, при условии визирования запроса лично заместителем начальника Антитеррористического центра доктором Турецким. — Ну, молодец! — похвалил Меркулов. — Кстати, с каких это пор ты заделался доктором? — А у них нет понятия кандидат наук. Я даже не смог объяснить смысл такого звания. Синоним слова кандидат — претендент. Претендент юридических наук? Идиотизм! Как я понял, в стародавние времена имелся в виду кандидат в доктора наук. Короче, поступил честно. Сказал, что защитил научную диссертацию по юриспруденции, а они меня немедленно возвели в ранг доктора права. — Но, знаешь, я думаю, что все равно твое докторское звание нам обмывать придется, — улыбнулся Меркулов. — Ну и что им надо взамен? — Ты же знаешь эту нацию торговцев. Ничего бескорыстно не хотят делать. Кое-что пришлось пообещать взамен. Очень их беспокоит наш развал в оборонке. Раньше весь госзаказ поступал из одного ведомства. Все знали, кто и что должен произвести. Сейчас же появились многочисленные фирмы и частные конструктор—ские бюро, непонятно на чьи деньги проводящие исследования и разрабатывающие новейшие виды вооружения. Их очень волнует тот факт, что один гений может разработать устройство, над которым годами бьется целый научный город. Вот, к примеру, по их данным, Научно-исследовательский институт автоматики и приборостроения, что в Мытищах, раньше занимался разработкой устаревшей измерительной аппаратуры, попутно создавая суперсовременные системы наведения тактических ракет. Сейчас же ими испытано новейшее высокоточное оружие, которое даже не было заказано в разработку Министерством обороны. Их беспокоят, в частности, и поставки гуманитарных грузов этого института на Ближний Восток. В частности, в Ирак. Я пообещал взять на контроль информацию и придержать отправку последнего рейса. — Ладно, хорошо. Саня, у меня для тебя тоже две новости. — Начинай с той, что касается меня лично, — попросил Турецкий. — Пока ты там пил с Питером Реддвеем коньяк, у тебя появилась новая должность. Отныне ты — помощник генерального прокурора Российской Федерации. — Значит, все-таки удалось? — Турецкий сокрушенно вздохнул. — А я уж думал, удастся еще немного побегать, как гончему псу. — Все. Можешь свои знаменитые кеды покрыть лаком и сдать в музей. Тяжеловато стало тянуть воз. Так иногда хочется послать все к чертовой матери, уехать куда-нибудь, чтоб никто не достал, на Украину, к морю. Но у меня должность, с которой уходят только в одном направлении. Вот я и поставил генерального в неприличное положение. Написал рапорт с просьбой об уходе на заслуженный пенсион. Он предложил поискать компромисс. Короче, я сказал, что нужен своего рода костыль. Старший помощник, который мог бы выполнять часть моих функций, кроме того, осуществлять контроль за расследованием сверхважных дел. И в качестве такого помощника я вижу только одного человека. То есть тебя. Подчиняться будешь, отныне и присно и во веки веков, напрямую мне. — Костя, я, как известно, манией величия не страдаю. — Ну, после доктора Турецкого, не знаю! — засмеялся Меркулов. — Представляешь, какая брешь образуется в нашем следственном управлении? На кого повесить воз дел, которые я тянул исключительно благодаря опыту, знаниям и природной одаренности? — добавил Турецкий.