Кошмар во сне и наяву - Елена Арсеньева Страница 18

В коридоре грохнула дверь. Сквозняк! Они догадаются!

Не раздумывая, вскарабкалась на подоконник и, согнувшись,шагнула вниз, ничего не различая в морозной стеклянной мгле.

Чудилось, она летит вниз целый век – неуклюжим комом,кричащим от ужаса. Нет – кричало нутро, а рот был забит ветром. Но этотстуденый клуб вылетел как пробка вместе с воплем, когда она с силой ухнула начто-то ледяное, как бы сырое, сильно прогнувшееся под тяжестью тела и при этомслегка спружинившее.

Альбина проползла по чему-то скользкому, блескуче-синему.

Боже! Да ведь это тент трейлера, который вечно торчит подокнами! Мужика, которому принадлежит этот трейлер, ненавидел весь дом, потомучто он начинал прогревать мотор с пяти утра, еще раньше самых ранних собачниковнарушая сладкий предутренний сон. Но если бы не этот трейлер, Альбина угодилабы прямиком на занесенные снегом кусты… как на копья!

Руки и ноги разъезжались, но она все-таки смогла сообразить,где будет лучше спуститься с благословенного тента, и сползла наконец на землю.

Глянула вверх – и странно-далеким показалосьполураспахнутое, ярко освещенное окно на четвертом этаже. Однако в следующуюминуту оно сделалось опасно-близким, потому что в нем обрисовался темный,широкоплечий силуэт. Мужчина пригнулся, всматриваясь вниз, и Альбинепочудилось, будто он глядит ей прямо в глаза.

Рванулась мимо подъездов, среди машин, загромоздившихдорожку, прямо к шоссе. Замороженная, ярко освещенная коробочка наплывала изтьмы. Остановилась рядом с Альбиной, громыхнула дверями, впустила взадымленное, провонявшее бензиновым перегаром нутро.

– Не забывайте компостировать талоны. Проездные предъявляйтепассажирам. На линии контроль. Следующая остановка – магазин «Океан».

Альбина прилипла к заднему стеклу. Нет, никто не бежит сзадипо дороге, не сверкает огнями зловеще-белый «Форд».

Она сбежала, сбежала от них!

Огляделась, лихорадочно сбивая ладонями слезы. На переднихсиденьях дремлет несколько человек. Автобус, можно сказать, пуст, и никто необратил внимания на перепуганную пассажирку в сползающих джинсах (при паденииотлетела на поясе пуговица и лопнула «молния»), в свитерке с оборванным рукавоми в одних только носках.

Как это сказал Вольт про исчезнувшую раненую? Не могла же,дескать, она босиком, в одной рубахе сбежать по морозу? Ого! Если ей грозило тоже, что Альбине, могла и босиком, и по снегу, и по льду, еще как могла!

Озноб ударил внезапно, как враг, и пробрал до самых костей.Альбина скорчилась на сиденье, поджав колени к подбородку.

Ничего. Это ничего, ничего. Только две остановки. Онавыдержит, она не замерзнет.

Через две остановки – отделение милиции. И все наконецзакончится!

* * *

»Ганнибал – «арап Петра Великого», негр по крови, прадед (поматери) поэта Пушкина. В биографии Ганнибала до сих пор много невыясненного.Сын владетельного князька, Ганнибал родился, вероятно, в 1626 г.; на восьмомгоду похищен и привезен в Константинополь, откуда в 1705 или 1706 году СавваРагузинский привез его в подарок Петру I, любившему всякие редкости и курьезы,державшему и прежде «арапов».

И в Брокгаузе с Ефроном все, как и в других словарях: общиеместа, ничего конкретного ни о племени, ни о названии народа. «Арап» – вот ивсе дела. Но тогда так называли и арабов, и эфиопов, и кого угодно, тем более –мало кому известных лесных туарегов, иначе – асгаров. Пожалуй, придетсяповерить на слово. Или не поверить?..

Герман закрыл Брокгауза, нашарил выключатель над головой и,погасив свет, уставился в пронизанное бледным лунным лучом стекло, по которомуструились белые разлапистые узоры.

«Побеги морозных растений вверх поднялись – к пущей стуже»,– вспомнил он примету, которой его научила тетя Паша. Куда уж пуще! И такзавернуло без жалости, за день столбик термометра рухнул от нуля до двадцатидвух, а теперь уже к тридцати подбирается.

Натянул на плечи одеяло, поверх другое и свернулсякалачиком, пытаясь подавить не утихающий озноб. После того длительногокровопускания его беспрестанно морозит. Да и вообще в том крыле больницы, гдеживет Герман, холодновато. А каково там бедолаге Абергаму Алесану… и все такое?Впрочем, в его палате должно быть тепло. Герман приказал топить там печи безперерыва, чем заслужил вековечную, пожалуй, ненависть истопника Сергеича,которого он таким образом лишил всей новогодней, рождественской истаро-новогодней сласти – напиться до одурения.

– Не будешь топить постоянно – выгоню вон! – тонким, злымголосом сказал Герман и показал Сергеичу заготовленный заранее приказ: заподписью, между прочим, не своей, а Маркелова, главврача.

При этом он держал бумагу двумя пальцами за край, оченьловко прикрывая число: трехмесячной давности. Тогда, по ранним октябрьскимхолодам, в больнице воцарилась стынь-стужа, а Сергеич гулял на всю катушку,отмечая наступление знаменитой болдинской осени. Образумила его сестра, узнав,что приказ об увольнении уже подписан и в больнице срочно ищут новогоистопника. Что характерно, его почти нашли, и Герман до сих пор жалел, чтоМаркелов не довел дело до конца: сестра Сергеича, безответная и самоотверженнаятетя Паша, уплакала-таки главврача. Хотя… хотя еще неведомо, как сложились быотношения с новым истопником. Против Сергеича теперь хотя бы есть оружие в видестарого приказа, а если он и возненавидел на всю жизнь этого «хер-р-рурга»,оставшегося в праздники в больнице и установившего сущую диктатуру, товышеназванному на это глубоко плевать.

Главное, чтобы тепло было!

Герман усмехнулся, вспомнив, как вчера плакали от жарыстекла в операционной палате. Больной, весь полосатый от повязок, будто зебра,лежал в чем мать родила, и старая ханжа тетя Паша стыдливо отводила взор от еговызывающе торчащего среди бинтов достоинства, которому глубокое беспамятствохозяина как бы даже на пользу пошло.

– Ишь ты, африканский жеребец! – восхитился Сергеич,заглянувший проверить «накал градуса», как он выразился, и вышел, утирая лисьиммалахаем мигом взопревшее лицо и добавив крутую рифму к слову «жеребец».

А Герман подумал, что Сергеич, похоже, больше изумлен именновыдающейся оснасткой новогоднего пациента, чем самим фактом его появления вБолдине. Да и тетя Паша видела теперь в незнакомце только послеоперационногобольного, которого надо терпеливо выхаживать и ставить на ноги, в чем она былавеликая мастерица. Сам же Георгий привык к пациенту, пока стоял над столом иорудовал иглами, сшивая рваные раны на этом черном, как антрацит, теле.