Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона - Елена Ларина Страница 18

Банька только снаружи напоминала обычный русский сруб с печкой. Внутри она была оборудована всем необходимым для получения удовольствия. Здесь, кроме раздевалки, помывочного отделения и парной, была еще комнатка в деревенском стиле, но с современным баром, холодильником, музыкальным центром и телевизором. В предбаннике всех входящих встречала скульптура в человеческий рост – точная копия Волхова у Ростральной колонны на Стрелке Васильевского острова. В этой обстановке он и вправду напоминал банщика с простыней через плечо, восседавшего на полке.

Оставь одежду всяк сюда входящий!

Я вошла в раздевалку. Здесь уже лежали вещи Поливановой. Сверху, видимо, напоказ, было небрежно брошено шикарное нижнее белье. Я раздевалась, чувствуя, что у меня дрожат руки. Никогда раньше у меня не было ничего похожего на секс с женщиной, хотя шальные мысли иногда посещали. Но если уж вспоминать все наши мысли!

В помывочной тоже никого не было. Но из парной раздался голос хозяйки:

– Окатись и иди сюда!

У стены была душевая кабинка. Я встала под сильные струи воды. Пользуясь паузой, я настраивала себя, уговаривала не быть дурой, не корчить из себя гимназистку. Мы против однополярного мира, но за однополую любовь! Вперед! В пекло!

Поливанова живописно расположилась на полке, наверное, заранее отрепетировав положение своего роскошного тела. Если бы ее в таком виде показали по телевизору, я уверена, все сто процентов мужской части избирателей проголосовали бы за ее мужа. Мало того, они бы и жен своих заставили голосовать за него. Возможно, я и сама бы проголосовала за Поливанова…

Она была действительно красивой женщиной. Поливанов мог себе позволить выбрать и купить ту, которая соответствовала всем требуемым параметрам. Я не думаю, что в чем-то уступала ей, к тому же я была моложе, но Поливанова была, что ли, матерей меня. Шахерезада и Шахерезадница. Ее формы были выписаны в более резкой манере, а бюст, по-моему, был художественным произведением не природы-матушки, а хирурга, правда, очень хорошего.

– Как я тебе? – спросила она.

Я повторила уже вслух мои мысли насчет ее тела, избирателей и моего скромного голоса. Она ответила в том духе, что отдала бы все эти голоса, только чтобы заняться любовью с такой красавицей, как я. Одним словом, петух хвалил кукушку, кукушка петуха, только в выводах великий баснописец ошибался – на самом деле птички просто-напросто хотели друг друга. А обстановка между тем накалялась, то есть пар был хороший.

– Ложись на полок, – велела Поливанова. – А ты развратна, Светка! На живот ложись!

Не знаю, какая из меня гувернантка, а банщица из Людмилы Поливановой была бесподобная. Веник в ее руках то хлестал меня, то, прихватывая откуда-то пару, обдавал меня жаркой волной, то щекотал меня молодыми листьями, то скользил ими по мокрой спине.

Потом моя Шахерезадница вышла и вернулась с банкой в руках. Запах меда разлился по парилке. Еще не успевшая нагреться прохладная и липкая масса оказалась на моей спине. Руки Поливановой заскользили по мне, втирая мед в кожу. Он плавился на горячей, как печка спине, но не стекал по бокам, а, как мне казалось, затекал в поры и проникал внутрь меня.

Когда-то из меда готовили хмельной напиток, и теперь у меня уже начинала кружиться голова от сладкого дурмана. Сейчас я уже ждала, когда ее руки опустятся ниже, и они, подслушав мои желания, скользили по всем изгибам, снова и снова покрывая меня медом. Это были очень умелые руки. Я почти уже не принадлежала себе, подчинялась им и хотела их. Нежно, постепенно, прикасаясь и опять отодвигаясь, они дразнили меня, заставляя двигаться в такт…

В этот момент я стукнулась коленкой о деревянный полок. Острая боль вернула меня с грешных небес на грешную землю. Но на грешной земле руки Поливановой были мне неприятны, а собственная податливость противна.

– Теперь твоя очередь, – я спрыгнула с полка, освобождая место своей партнерше.

С приторно-сладким выражением лица Поливанова медленно взгромоздилась на полок и изогнулась, изображая то ли кошку, то ли змею. Недосмотрев это пластическое представление, я выскочила из парилки в предбанник.

– Только попробуй сбежать, – донеслось до меня змеино-кошачье шипение, – уничтожу…

Я не сбежала. Подумав пару минут и немного остыв, я вернулась в парилку. Поливанова встретила меня похотливой гримасой и похабными позами. Мои метания, видимо, тоже доставляли ей удовольствие. Она уже предвкушала торжество плоти. Но в моей руке, вернее, на ладони было невидимое оружие без цвета и запаха.

– Настойка медовая, баба бедовая, – ляпнула я какую-то народную глупость и запустила вторую, свободную от «Финалгона» руку в банку с медом.

Кажется, с «Финалгоном» я перестаралась. Моя правая рука явно перевешивала медовую. Кожа Поливановой была такой нежной, распаренной, кокетливо приподнятая пяточка розовела так по-младенчески трогательно, что я засомневалась.

– Что ты встала, как!.. – прикрикнула на меня Людмила.

Я испуганно ахнула, нервно хихикнула и опустила вооруженную ладонь на самое выпуклое место поливановского тела. Людмила блаженно замурлыкала. Ядерная мазь быстро проникала в раскрытые поры, горячий пар многократно усиливал эффект. Скоро моя ладонь уже горела огнем, а ягодицы моей хозяйки за несколько секунд изобразили все оттенки красного. Когда цвет их уже приобрел промежуточное положение между пунцовым и бордо, Поливанова интуитивно приподняла зад, но тут же обожглась о верхний слой пара.