Бабочка на огне - Елена Аверьянова Страница 17

Могильная тишина окутывала небольшой парк простых русских деревьев уже в семь часов вечера. За деревянным забором угадывалось озерцо, больше похожее на болото, в котором до наступления ночи — это любой бы почувствовал — мирно дремала собака Баскервилей. Кирпич на некоторых частях домах был нарочно потерт — создавалось впечатление, что дому по меньшей мере триста лет. Слово «газонокосилка» здесь было неуместно, и трава по обеим сторонам тропинок, покрытых шишками двух или трех лиственниц, росла, как ей хотелось: тянулась вдоль, доставая до пояса хозяев, ложилась поперек, чтоб только ей удобно было.

Катюша посмотрела на траву — свидетельницу недавнего убийства Артема Басманова: не осталось ли где крови?

— Я жду вас, — сообщила ей «приятную» новость Злата Артемовна.

Она стояла на крыльце в простой вязаной кофте — судя по размеру, отцовской, — смотрела на небо. Катюша посмотрела туда же — собиралась гроза.

Гром бегал между невидимых еще туч высоко и далеко. Серой краской бог вымазал небо, предупреждая животных — прячьтесь.

«Вот отчего стало так тихо», — запоздало догадалась Катюша, думая до этого о доме, парке и предстоящей встрече со Златой Артемовной.

Первые капли-лепешки дождь потерял случайно: приказа «наступать» не было.

— Идите в дом, — велела Злата Катюше. — Сядьте, где вам удобней. Мне нужно посмотреть на грозу.

Сама же, подняв голову, следила за изменениями в небе, как полководец в подзорную трубу за передвижениями вверенных ему царем отрядов.

Через минуту спрятавшаяся в доме Катюша тоже, вздрогнув, посмотрела на потолок. Гром грянул, будто на втором этаже уронили шкаф. Потом жильцы шкаф подняли, и он упал снова. Так случилось несколько раз. Катюша испугалась не за себя — за оставшуюся один на один с грозой Злату, выглянула в окно. Молнии, жившие секунду, рвали небо на части — как ткань. Злата смотрела, как они это делают. Лицо ее было мокро от дождя, но, глядя на выражение Златиного лица, Катюша поняла: то не дождь, слезы.

«Какой прекрасный человек Злата Артемовна», — подумала Катюша, вздохнув.

Сама она была человек простой, пугливый. Грозы, как все нормальные люди, боялась.

— Знаете, что мне от вас надо? — спросила Злата сразу же после грозы, после того, как любопытные вопросы, касающиеся жизни, творчества и смерти Артема Басманова, заданные Катюшей, но придуманные ее работодателем Максимом Рейном, получили не менее любопытные, может быть, даже честные ответы.

Катюша пожала плечами — где уж ей, обыкновенной, понять ход мыслей талантливого человека — и подумала о деньгах, которые она, наверное, как любой журналист, должна заплатить дочери режиссера за потраченное на нее время. Максим Рейн был помянут недобрым словом.

— Вы в Любимске давно живете? — задала Злата второй вопрос, не получив ответ на первый. Не очень-то он был ей и нужен — чужой ответ.

— С рождения, — ответила Катюша. — Всю жизнь.

С интересом понаблюдав, как Катя ерзает на стуле, не понимая, к чему ее собеседница клонит, Злата прищурила глаза, подняла подбородок и веско сказала:

— А вы знаете, милочка, что я никогда и никому в жизни не давала интервью?

«Милочка», которая была старше молодой, еще никому неизвестной режиссерши лет на много, стала покашливать и глаз на Злату поднять не смела. Из всего сказанного она поняла только одно — ей оказали честь.

— А вам дала, — продолжала «темнить» Злата.

Катюша поняла еще одно — за оказанную честь ей придется каким-то образом расплачиваться. Максим Рейн еще раз был помянут недобрым словом.

Уловив в лице Катюши тень сомнения и некоторого, еще робкого недовольства, Злата подумала, что, пожалуй, она, как начинающий режиссер, сгустила краски в том месте картины, где хватило бы только мазка, намека. «Дурочка» могла испугаться и, не зная правил приличия, удрать.

«Без алиби мне никак нельзя», — про себя вздохнула Злата.

По правде сказать, она просто не знала, с чего начать, как направить разговор в нужное ей русло.

Катюша, которой уже порядком надоело чувствовать себя виноватой, сама пришла Злате на помощь.

— Да вы прямо скажите, что вам от меня нужно, — предложила она, перестав наконец ерзать на стуле и покашливать.

— Сотрудничество, — ляпнула Злата.

— А поконкретнее? — вцепилась в нее, не отпускала «дурочка».

В голове у Златы промелькнула мысль — что вот училась она когда-то на актрису, да, видать, зря — сыграть сцену по всем правилам актерского мастерства не может. Или не хочет? С новой силой разгорелся в ней спор со старичком-учителем, который, вместо того чтобы хвалить студентку актерского факультета Басманову, как все преподаватели делали, советовал ей перестать есть чужой хлеб, с актерством покончить раз и навсегда.

— Нет у тебя, Басманова, таланта к этому делу, — сколько раз говорил он, Злате казалось, злорадно.

— Есть, — твердили все, как один, остальные преподаватели вуза, — только надо его раскрыть.

«Есть, — думала, была уверена в себе Злата. — Только мне неохота перед вами всеми кривляться, изображая чужую жизнь. Потому, что я выше этого», — наконец поняла все о самой себе дочь режиссера и перешла на режиссерский факультет.

А слишком умного старичка-преподавателя, на которого она напоследок нажаловалась в деканат и отцу, уволили на пенсию. Так зло, которое он причинил Злате, не осталось безнаказанным. Чего ж она боится теперь?

«Последствия моей нерешительности сейчас — непредсказуемы. Полагаю, они будут просто ужасны», — со страхом подумала Злата.

Но все равно ей очень захотелось избежать задуманного, выгнать «дурочку» и заплакать, забиться головой на столе.

«Слабая», — шепнул ей голос разума, очень похожий на отцовский.

И Злата сдалась — стала сильной. Свою просьбу, больше похожую на приказ, она выложила Катюше, как последний блин, снятый со сковородки — даже у неумелых хозяек он получается ровненьким, кругленьким, в меру пропеченным.

Катюша посмотрела на часы — было девять вечера, ответила: «Припозднилась я», просьбу Златы всерьез не восприняла, отказалась и ушла домой, то есть к тете Зине.

Злата набрала номер местного милицейского отделения, пожаловалась, что знакомая, вот только что, «вы еще успеете ее перехватить на дороге», украла у нее золотое кольцо — подарок отца, знаменитого российского режиссера Артема Басманова, и стала поджидать возвращения своей жертвы, которая уж никуда от нее теперь не могла деться.

Друг друга они считали героями, когда пробирались в квартиру, доставшуюся Катюше от бабушки, друг друга уважали. Ирка Сидоркина больше уважала себя, чем Славика, но, понятное дело, вслух об этом не говорила. Славик, понятное дело, гордился собой и не скрывал этого примечательного факта от будущей, новой жены.