Нефритовые четки - Борис Акунин Страница 17

– Если б все чиновники думали, как вы, у нас была быдругая страна. Я, может быть, напрасно не назвал сумму? Если компания «Фон Маки сыновья» получит юго-восточный подряд… Даже не так. Если вы в течение неделинайдёте убийцу и доказательно раскроете всю подоплёку преступления, я будуиметь удовольствие вручить вам сумму, равную одному проценту от стоимостиконтракта.

Лицо Фандорина не изменилось, и Сергей Леонардович счёлнужным пояснить:

– Один процент от 38 миллионов это триста восемьдесяттысяч. Думаю, таких денег ещё ни один сыщик не получал. Притом ведь речь идётне о взятке, а о вознаграждении за работу.

Ответом на столь неслыханную щедрость был тяжкий вздох. Вовзгляде чиновника особых поручений появилось выражение тоски.

– Вы сомневаетесь? – Барон обиженно пожалплечами. – Слово фон Мака твёрдое. В конце концов я могу дать вамписьменное…

Здесь главу компании впервые перебили.

– Серёжа, помолчи, – сказала ЛидияФиларетовна. – Ты всё испортишь. Эраст Петрович не возьмёт денег, сколькобы ты ни предложил.

Чиновник поглядел на матрону с интересом. Очень возможно,что истинным главой предприятия является не стальной Сергей Леонардович, а егомудрая матушка.

– Так вы отказываетесь? – упавшим голосом спросилглавноуправляющий.

– Нет, я берусь за это дело. Только учтите: мне нетдела до вашего подряда, и уложиться в одну неделю я не обещаю. Однако убийцатрёх человек должен быть выявлен и арестован.

Плач на лестнице

Контора компании «Фон Мак и сыновья» занимала неброскийособняк, расположенный в удобной, но не слишком презентабельной близости отКаланчевской площади, куда сходились три важнейшие железнодорожные магистрали:Николаевская, Рязанская и Ярославская.

Дом, похожий на привокзальную гостиничку средней руки, стоялна грязной улице с выщербленной булыжной мостовой, воздух здесь был весьпропитан тяжёлым запахом мазута и паровозной гари. Зато внутри конторы цариличистота и аккуратность, правда, при категорическом отсутствии какой-либодекоративности: ни картинок на стенах, ни гераней на подоконниках.

Весь первый этаж представлял собой одну залу с тремядесятками столов, над каждым из которых торчала табличка с названием той илииной железнодорожной дистанции. Служащие корпели над бумагами, писали что-то вконторских книгах, на Фандорина если и взглядывали, то безо всякого интереса.Очевидно, к практикантам в студенческом мундире здесь привыкли.

В маленьком открытом отсеке на лестничной площадке междупервым этажом и мезонином разместился телеграфный пункт с несколькимиаппаратами. Все они стрекотали как заведённые.

Ещё выше находилась канцелярия главноуправляющего, куда идержал путь Эраст Петрович. Поскольку накануне вечером он уже побывал в этойсвятая святых, дорога была ему известна: подняться ещё на два пролёта и пройтиза обитую кожей дверь.

Но перед самой дверью коллежский асессор был вынужденостановиться. Сквозь приоткрытую щель доносились всхлипы и вздохи – там кто-топлакал.

– Чего реветь-то? – донёсся резкий мужскойголос. – Сами говорили, что не любите, а теперь нате пожалуйста. Врали,что ли?

Шумное сморкание.

Тот же голос с грубоватой заботой произнёс:

– Платок возьмите, ваш вымок весь… Э, Мавра Лукинишна,ничего вы его не любили. Три дня после похорон, а вы вон уж на этюды собрались;это я не в осуждение говорю, совсем напротив. Ненавижу притворство. Коли нелюбили, так нечего и сырость разводить. Было бы из-за кого, а то из-за Стерна.Тьфу!

Здесь Фандорин, начавший было деликатно пятиться назад,замер и стал прислушиваться.

– Перестаньте, это гадко! Сами вы «тьфу»… И потом, я непо Стерну плачу… – гнусаво ответил девичий голос. – Не только понему. Парижа жалко. У-у-у…

И снова раздались рыдания.

– Дался вам этот Париж! Да коли бы у меня были деньги…

– Мерси, – прервала мужчину плакавшая, – новашей супругой я не стану. Что я, ландриновый леденец, что ли? Охота быламенять шило на мыло.

И засмеялась, обнаружив способность мгновенно переходить отскорби к весёлости.

Решив, что теперь можно, Эраст Петрович пошумнее шагнул напоследнюю ступеньку и распахнул дверь.

На него воззрились двое: барышня в широкополой соломеннойшляпе, с деревянным этюдником через плечо, и высокий, чубатый мужчина с нервнымвыражением угловатого лица.

Девушка была премилая. Верней, тут уместней было бы иноеопределение: хорошенькая – да, но, пожалуй, без милоты – слишком острый ипрямой взгляд, упрямство и решительность в рисунке рта.

Красивая, бойкая, с характером, определил Эраст Петрович.

– Прошу извинить, как бы мне попасть вканцелярию? – с подобающей практиканту застенчивостью спросил он.

– Да вам точно ли канцелярия нужна? – Мужчинаоглядел его с головы до ног. – Может быть, вам в контору? Тогда напрасноизволили затрудниться – это внизу. Ежели вы насчёт практики, то ступайте кКронбёргу. Такой крысеныш в пенсне, подле окна сидит, как спуститесь, налево.

– Нет, мне надобно к господину барону. Я взят на местосекретаря, временно… Померанцев, Павел Матвеевич.

Так звали действительно существовавшего однокашникаАлександра фон Мака (на случай, если мосоловским вздумается проверить). В имениколлежский асессор ни разу не споткнулся, хотя оно изобиловало трудными звуками«п» и «м». Поразительно, но стоило Эрасту Петровичу в ходе какого-либорасследования преобразиться в иной персонаж, и проклятое заикание бесследноисчезало. Впрочем, он давно уже к этому феномену привык и не удивлялся.

– Ландринов, машинист «Ремингтона», – представилсялохматый, не предлагая руки. – Это не паровоз, а подобие настольнойтипографии.

Фандорин хотел сказать, что знает (у него самого домаимелась пишущая машина «Ремингтон», шедевр технического прогресса), но барышнявмешалась в разговор:

– Какое у вас интересное лицо! И эти виски! Они такиеот рождения? Послушайте, я хочу вас написать.

– Чего тут интересного? – засердилсяЛандринов. – До седых волос дожил, а все студент. Вам сколько лет, сударь?

Эраст Петрович конфузливо развёл руками:

– Уже двадцать семь. Я из вечных студентов. Денег,знаете ли, недостаёт. Год отучишься, потом год служишь где-нибудь. Поднакопишьнемного средств – снова учишься…