Почти нормальная семья - Маттиас Эдвардссон Страница 16

В ночь с понедельника на вторник я не сомкнул глаз. Разные мысли вертелись в голове. Что натворила Стелла?

Я пылесосил, мыл полы и тер дверцы кухонных шкафов, чувствуя, как голова идет кругом. Боялся своих собственных мыслей. Стелла, моя девочка. Что я за отец, если допускаю саму мысль о том, что она может быть виновна? Воздух застревал в гортани, как густая слизь; мне пришлось выйти в сад, чтобы продышаться.

Ульрика закрылась в своем кабинете. Через несколько часов я обнаружил ее спящей за письменным столом. Рядом стояла пустая бутылка вина и недопитый бокал. Осторожно проведя рукой по ее волосам, я вдохнул ее запах и оставил спать дальше.

Утром я в полном изнеможении плюхнулся за стол в кухне, перелистал газету и увидел снимок детской площадки, где был убит Кристофер Ольсен. Неужели Стелла была там в пятницу вечером? Но зачем? Отбросив эти мысли, я поднялся к Ульрике.

– Хочу поехать туда. Увидеть все собственными глазами.

– Что именно?

– Место происшествия. Детскую площадку.

– По-моему, не самая удачная идея, – сказала Ульрика. – Нам с тобой лучше держаться от всего этого подальше.

Тогда я стал копаться в Сети.

Пока информации об убийстве было мало, но это, ясное дело, вопрос времени – пройдет несколько часов, и народ кинется писать об этом на разных форумах и обсуждать в социальных сетях. С большой вероятностью Стеллу будут называть виновной. Нет дыма без огня. То, что речь идет о дочери пастора, придаст этой истории особую пикантность.

Люди наделены властью судить и осуждать, что бы там ни говорила правоохранительная система, и в народном суде не требуется весомых доказательств. Мне достаточно оборотиться на самого себя. Сколько раз сам я начинал сомневаться, когда подозреваемого освобождали за отсутствием доказательств?

Я продолжал гуглить, но слов и картинок было недостаточно. Я хотел увидеть все своими глазами, постоять на этом месте.

Ульрике я не рассказал, куда направляюсь. Похоже, она глубоко убеждена, что Стелла не имеет ко всему этому никакого отношения. В машину я садился с тяжелым чувством в груди.

На полпути к городу зазвонил телефон – дисплей показал, что это Дино.

– Полиция допрашивала Амину. Нехорошо, что она оказывается замешанной в этом деле.

Он говорил быстро и с необычной жесткостью в голосе.

– О чем они ее спрашивали? – спросил я, но Дино меня не слушал.

– А что, если на медицинском факультете узнают, что Амина втянута в расследование убийства? Это бросает на нее тень.

– Прекрати, Дино! Мою дочь подозревают в убийстве! Не Амину надо жалеть.

На мгновение он замолчал.

– Знаю, знаю. Прости, я просто не хочу, чтобы у Амины были неприятности из-за того, к чему она… не имеет отношения.

Само собой, он не имел в виду ничего плохого. Дино известен отсутствием такта и привычки размышлять перед тем, как что-либо сказать или сделать. Бессчетное количество раз мне приходилось заглаживать на игровом поле его поспешные выпады и резкие слова. Но теперь мне самому было тяжело – мягко говоря.

– Ты хочешь сказать, что Стелла имеет отношение ко всему этому? – спросил я.

– Ясное дело, нет, но ведь речь идет об учебе на медицинском факультете. Амина ничего не знает о том, что произошло в пятницу.

– Но ведь и Стелла об этом ничего не знает!

– Как назло, все это должно было случиться именно сейчас. Не впервые Амина попадает в неприятную ситуацию из-за…

Он не договорил. В этом и не было нужды. Дрожащим пальцем я нажал кнопку сброса.

Поставив машину возле боулинга, я прошел остаток пути пешком. За живой изгородью возле дачных домиков отыскал детскую площадку. От заграждения, поставленного полицией, остался небольшой обрывок сине-белой ленты на фонарном столбе. На площадке какая-то девчушка, хохоча, так раскачалась на качелях, что у нее слетел один сандалик. Ее отец стоял чуть в стороне у горки, раскинув в стороны руки, а младший братишка сидел на самом верху и сомневался, стоит ли ему съезжать вниз.

Рядом с плотной живой изгородью за ними уже возник небольшой мемориал. Фонарики с горящими внутри свечами, розы и лилии, фотографии и открытки с прощальными словами. Крупными красными буквами на черном фоне кто-то написал: «За что?»

Девочка на полной скорости соскочила с качелей, одним движением подхватила и натянула свой сандалик и кинулась к папе с радостным возгласом.

– Тсс! – шикнул он, покосившись на меня.

Я стоял, склонив голову, перед цветами и свечами и молился за упокой души Кристофера Ольсена.

Раньше я видел его лицо лишь на экране компьютера и телефона – несколько фотографий из репортажа и с презентации его предприятия. Теперь я впервые увидел его как человека из плоти и крови, которого другие оплакивали, по которому горевали. На самой большой фотографии он смотрел прямо в камеру – с сияющими глазами и радостно-удивленной улыбкой, словно фотограф застал его врасплох. Смерть особенно остро ощущается, когда видишь, насколько живым был когда-то человек.

Меня охватило чувство тотальной беспомощности. Все казалось таким беспросветным и диким. Незнакомого мне молодого мужчину лишили жизни на этой самой площадке, посыпанной скрипучим гравием. До сих пор можно было угадать, где растеклась кровь.