Предложение, от которого не отказываются… - Ирина Градова Страница 16

Алине не понадобилось больше двух секунд, чтобы заметить, что Мономах не в духе, и она не могла взять в толк, чем вызвала недовольство начальства.

— Присаживайтесь, — бросил он, кивая на свободный стул. То, что зав обратился к ней на «вы», еще больше насторожило медсестру: похоже, дело плохо! Но что же она сделала?

— Речь о вашем подопечном Гальперине, — не стал тянуть с объяснениями Мономах. Неужели адвокат пожаловался?

— Я — Богдан Тимофеевич Красько, адвокат Инны Гальпериной, — заговорил полный мужчина с бородкой. — Инна Петровна — супруга Бориса Исаевича. Вы, наверное, знакомы?

Алина видела Гальперину у своего пациента, и у нее сложилось впечатление, что тот не слишком радовался ее появлению. Инна Петровна ей не представлялась, но Алина и так поняла, кем она приходится адвокату. А вот водитель адвоката, который дневал и ночевал в его палате, определенно недолюбливал супругу работодателя. Они даже пару раз поцапались в присутствии Алины, и Гальперин вместо того, чтобы пресечь перебранки, похоже, наслаждался ими… Зачем супруге адвоката понадобился адвокат? Если Гальперин желает подать на Алину в суд за то, что она плохо его побрила… Бред какой-то!

— Я в чем-то провинилась? — пробормотала она.

— Что вы, милочка, что вы! — смешно засучил короткими ручонками адвокат. — Ваш уход — выше всяческих похвал!

— Не знаю, что бы мы без вас делали, — встряла Гальперина. Голос у нее оказался низкий, приятный, но несколько диссонирующий с внешностью вечной нимфетки. — Спасибо вам, Алина!

Девушка не ожидала, что вместо обвинений услышит похвалы, поэтому растерялась еще больше. Если все так здорово, зачем же ее вызвал Мономах?

— Понимаете, дорогуша, — снова заговорил адвокат, — дело весьма, гм, деликатное. Я бы даже сказал, щепетильное. Алина, не замечали ли вы за Борисом Исаевичем чего-то, э-э… странного?

— Странного?

— Ну, может, он бывал груб? — пояснила жена Гальперина. — Или на него накатывали вспышки ярости, неконтролируемого гнева в вашем присутствии?

— А почему вы спрашиваете? — задала она вопрос, но взгляд ее был устремлен на Мономаха.

— Супруга адвоката Гальперина собирает свидетельства его возможной недееспособности, — ответил зав, прежде чем его успел опередить кто-то из посетителей. Лицо его было мрачнее тучи. Алина видела, что ситуация Мономаху не нравится и он с удовольствием убежал бы, только бы не общаться с этими людьми. Быстрый взгляд, который метнул на зава Красько, был далек от доброжелательности.

— Видите ли, Алиночка, — надеясь, что уменьшительно-ласкательный суффикс смягчит жесткость последующих высказываний, начал он, — Борис Исаевич всегда, гм… отличался крутым нравом, но он, как бы это поточнее выразиться, держался в рамках приличия. Мы, юристы, не можем себе позволить неосторожных выражений и поступков. Вы меня понимаете?

Алина промолчала. Красько и не ожидал ответа, продолжив:

— Еще до того, как Борис Исаевич попал в вашу больницу с травмой позвоночника, с ним случались приступы внезапной ярости. Потом он отходил. И он, знаете, будто бы даже не помнил, что произошло! Вы, должно быть, слышали о скандале с дежурной сестрой, Ольгой… как ее? — Он перевел вопросительный взгляд на Мономаха, сидевшего с поджатыми губами. Зав не счел нужным подсказать фамилию, и адвокат вновь обратил взор на сидящую перед ним Алину. — Это же ни в какие ворота!

— Больные люди порой ведут себя странно, — осторожно ответила Алина. — Им больно, страшно или неудобно, но это не означает, что они ненормальные!

— Разумеется, нет! — согласно закивал Красько. — Борис Исаевич — человек в высшей степени умный и интеллигентный, но его нынешнее состояние, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Его измучила болезнь, он, неверное, принимает какие-то тяжелые препара…

— Наркотиков ему не прописывали, — перебила адвоката Алина. — Что касается онкологии, то, если верить Виктору Геннадьевичу…

— Это наш онколог, — пояснил Мономах в ответ на вопросительный взгляд Красько.

— Опухоль растет таким образом, — продолжила Алина, — что пока не вызывает сильной боли. Конечно, со временем она разрастется настолько, что закроет пищевод, однако может случиться, что Борису Исаевичу повезет, и он не испытает «раковых» болей вовсе.

— А его травма? — вмешалась супруга Гальперина. — Как же обезболивающие?

— Только обычные. Ему назначено консервативное лечение, и ничего, что может повлиять на психику, ему не дают.

— Да я не об этом! — отмахнулся Красько. — Вот вы, Алина, сказали бы, положа руку на сердце, что Борис Исаевич полностью адекватен?

— Я не психиатр.

— И все-таки, как человек, находящийся с ним в близком контакте…

— Разве кого-то в его положении вообще можно назвать «полностью адекватным»?

— Вот-вот! — хлопнул себя по толстым коленям адвокат. — Борис Исаевич ведет себя неразумно. Мы с Инной Петровной пытаемся не позволить ему совершить поступки, о которых впоследствии он будет сожалеть. То, как он ведет себя с близкими людьми, доказывает, что Борис Исаевич способен наворотить дел! Он испортил отношения с родственниками, в последнее время с ним невозможно разговаривать…

— Я, конечно, тоже не психиатр, — медленно произнес Мономах, — но мне кажется, что вздорный характер не может считаться диагнозом!

— Вы не понимаете… — начал было Красько, но зав предупреждающе вскинул руку, призывая его помолчать.

— Если бы это было не так, — продолжал Мономах, — то снаружи стен психиатрических лечебниц оказалось бы гораздо меньше народу, чем внутри.

— Мы не имеем намерения объявлять Бориса Исаевича сумасшедшим, боже упаси! — воздел руки к потолку адвокат. — Но если удастся доказать, что он лишь частично дееспособен, то его дела не пострадают, и мы сможем без потрясений дождаться его возвращения из больницы.

— Я не понимаю, что вам нужно от меня? — спросила Алина. — Все, что могла, я рассказала!

— Правильно, давайте непосредственно к делу, — закивал Красько. — Нам нужна ваша подпись, Алина. — И он привычным жестом метнул на стол листок бумаги.

— Что это?

— Психиатрическое освидетельствование Бориса Исаевча.

— Погодите, — возразила она, — как я могу такое подписывать?

— Ну, конечно же, это не совсем освидетельствование, — снова встряла Гальперина. Алина заметила, что на этот раз в ее голосе звучало плохо скрываемое раздражение. — Психиатр посетил моего мужа и сделал выводы, которые в ближайшее время изложит на бумаге и представит официально. То, что мы просим вас подписать, Алина, своего рода свидетельские показания.

— Свидетельские?

— Про приступы неадекватного поведения, — подсказал адвокат. — Простая формальность, поверьте! Вот, смотрите, кое-кто из персонала уже подписал. — И он ткнул толстым пальцем в низ документа, туда, где и в самом деле стояли подписи медсестер Лагутиной и Малинкиной.