Любовник смерти - Борис Акунин Страница 16

— Это смотря сколько, — объяснилБоцман. — Если хрусту не так много, счёт на сотни, то можно и не кончать,псы сильно искать не станут. А если там тыщи, то тогда лучше тушить. Купчина засвои тыщи псам большую награду посулит, чтоб землю носом рыли. Да ты беги,Скорик, не сумлевайся. Я тута и один справлюсь. Эх, сам бы сгонял, кабы ногибыли.

Сеньку долго упрашивать не надо было. Такзастоялся, что даже в ворота не пошёл — прямо через ограду запустил.

Вошёл в просторные сени, видит: прямо на стойке,ойкая от страха, лежит человек в поддёвке. Голову закрыл руками, и плечи у неготрясутся. Рядом, зевая — Сало, со скрипкой в руке (это левольверт такпо-фартовому называется: скрипка, дрына или ещё волына).

Этот, что на стойке, попросил жалостно:

— Не убивайте, господа налётчики. Я навас не глядел, зажмурился сразу. А? Сделайте такое снисхождение, не лишайтежизни. Я человек семейный, православной веры. А?

Сало ему лениво:

— Не бось. Дрыгаться не будешь —пожалеем. — А Сеньке сказал. — Интересуешься? Ну сходи, побачь.Чего-то долго они.

Потом колидор был, длинный. По обе стороныдвери в ряд. В ближнем конце Авось стоял, в дальнем Небось (или наоборот,Сенька ещё плохо умел братьев различать). Тоже со скрипками.

— Я поглядеть, — сказалСкорик. — Одним глазочком.

— Валяй, гляди, — белозубо улыбнулсяАвось (а может, Небось).

Тут одна из дверей стала открываться. Он еёногой захлопнул и как гаркнет:

— Я те вылезу!

Из-за двери заголосили:

— Кто это там фулиганничает? Мне доклозету требуется!

Авось заржал:

— В портки пруди. А шуметь будешь — черездверь пальну.

— Господи святый, — ахнули задверью. — Никак налёт. Я ничего, ребята, я тихонечко.

И засов скрежетнул.

Авось снова загыгыкал (все-таки это, наверно,Небось был — у того вечно рот до ушей). Показал Сеньке левольвертом наприоткрытую дверь посреди колидора — там, мол.

Скорик подошёл, заглянул внутрь.

Увидал двоих смуглых, узкоглазых, к стульямпривязанных. Один был сильно старый, лет пятьдесят, с козлиной бородёнкой, вхороших клетчатых штанах, в шёлковой жилетке с золотой цепкой из кармашка. Надодумать, барышник. Другой молодой, без бороды и усов, в ситцевой рубахе навыпуск— не иначе приказчик.

Князь похаживал между связанными, помахивалкистенём.

Сенька пошире дверь открыл — а где Очко?

Тот чудным делом занимался: пером своим, изтрости вынутым (шпага называется) полосовал перину на кровати. От этого изкровати пух летел, перья.

— Фантазии не хватает, — сказалОчко. — Куда же эти друзья степей могли портмоне припрятать?

Князь чихнул — видно, пушинка в нос попала.

— Ладно, Очко, не потей. —Остановился перед приказчиком, взял его левой рукой за волоса. — Самирасскажут. Как, желтомордый, побалакаешь? Или яблочка железного погрызёшь?

И помахал кистенём перед рожей приказчика(никакой не жёлтой, а белой-пребелой, будто мелом присыпанной).

Очко, наоборот, железкой махать перестал,сыпанул на ноготь порошку (марафет, сообразил Сенька) и запрокинул голову.Скорик поморщился — сейчас ещё пуще Князя расчихается, но Очко ничего, толькозажмурился, а когда снова глаза открыл, они у него сделались мокрые иблестящие.

Калмык-приказчик облизнул губы, такие жебелые, как рожа, и говорит:

— Не знаю я… Бадмай Кектеевич мне несказывают.

— Так-так, — кивнул Князь. Волосаприказчиковы выпустил, к купчине повернулся. — Что, козья борода? На кускитебя резать или скажешь?

Барышник, похоже, был мужик тёртый. Сказалспокойно, без дрожи:

— Не дурак столько денег при себедержать. Нынче в рыночную контору ездил, в сейф заложил. Берите, что есть, иуходите. Часы вот золотые. И в бумажнике деньги есть. Вам хватит.

Князь оглянулся на Очка. Тот стоял, улыбалсячему-то. Подтвердил:

— Верно. Есть на Конном рынке сейф, кудабарышники на сохранение деньги кладут, чтоб не украли или чтоб самим непрогулять.

Сенька приметил, как купец с приказчикомпереглянулись, и Бадмай этот глазами куда-то вниз повёл. Эге! У приказчика стулодной ножкой на половицу надавил, и приподнялась она одним краешком, торчит.Приказчик чуть подвинулся, половица на место и встала.

Бумажник, о котором барышник говорил, на столележал, раскрытый. Князь достал кредитки, пошуршал.

— Всю колоду из-за трех катек сгонял. Отлюдей срам. У, змей косорылый.

Шагнул к купцу и хрясь ему кулаком по скуле. Утого голова мотнулась, но не закричал, не заплакал — крепкий.

— Ладно, — сказал Князь, выдёргиваяу барышника из карманы часы — золотые, хорошие. — Благодари своегокалмыцкого бога, что мошну тебе уберёг. Идём, Очко.

И уж к двери двинулись, а тут Сенька башкупросунул и скромно так:

— Дяденька Князь, дозвольте словосказать.

— Ты чего здесь? — нахмурилсяКнязь. — Шухер?

Сенька ему:

— Шухера никакого нет, а только хорошо бывы вон там, под полом проверили, а?

И пальцем показал, где смотреть.

Купец дёрнулся, прохрипел что-то непонятное —надо думать, забранился на своём наречии. Князь же на Сеньку глянул, потом напол. Двинул приказчику в ухо, вроде и несильно, но тот завалился вместе состулом, захныкал.

Нагнулся Князь, пальцем подцепил половицу,вынул — под ней дырка в полу. Сунул руку.

— Ага, — говорит.

И достал лопатник большой, кожаный, а в немхрустов — немеряно.

Князь их пальцем перебрал.

— Да тут три тыщи! — говорит. —Ай да шестой!

Скорику, конечно, лестно. Посмотрел на Очка:как тот, восхищается?

Только Очко Сенькой не восхищался и налопатник не смотрел. Что-то с ним творилось, с Очком. Уже не улыбался и глазастали не блестящие, а сонные.

— Я поверил… — медленно сказал Очко,и всё его лицо заколыхалось, будто волнами пошло. — Я им, иудам, поверил!В глаза смотрели! И лгали! Мне — лгали?!

— Да ладно тебе, не пыли, — махнулна него Князь, довольный находкой. — Тоже и у них свой интерес…