Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен Страница 16

— Тут полицейский пришел — спрашивает, жил ли кто-нибудь в хижине. Ты что-нибудь слышал об этом?

Вошедший мужчина кивнул дружелюбнее жены. Ростом он не выше ее, но плечи шире, а талия — уже. Его ладонь была широкой, как лопата, и такой же основательной.

— Бывает, Солум сдает ее кому-нибудь, — разъяснил он, — но нас он в это не вмешивает. В последние годы это в основном были иностранцы — немцы и голландцы, которые рвались в лес послушать тишину. Пусть слушают, сколько влезет, — я так скажу! Пару раз нам приходилось убирать за некоторыми из них, эти горожане бывают редкостными свиньями.

— А еще поляков не забудь, — послышалось от кухонного стола, где на поднос выкладывались пшеничный хлеб, мясные нарезки, сыр, джем, икра, масло и сардины, — скоро кофе будет…

— Точно, в клубничный сезон там иногда жили и поляки, но в прошлом году их не было… — Бьярне Бауге потер лоб и снял шапку.

— И слава Богу, — высказалась его жена. Ее руки мелькали так быстро, что казалось, стол накрывался сам собой. Пока муж мыл руки под кухонным краном, у Валманна под носом оказалась чашка кофе. Потом перед ним появились тарелка, нож и вилка. Кофе мало чем отличался от того, который подавали в полицейской столовой. Очевидно, и у бутербродов такой же вкус.

— А есть ли ключ?.. — Он попытался вернуться к прежней теме разговора, но супруги Бауге были слитком заняты едой и не могли ответить, поэтому Валманну оставалось только жевать бутерброд с маслом и колбасой.

Конечно, ключ был, но управляющий никак не мог отыскать его среди других ключей в шкафчике, стоявшем в маленьком кабинете, где хранились ключи от всех хуторских помещений.

— Странно, ключ должен быть здесь, — только и сказал он, — но, может статься, хозяин сам его забрал прошлой осенью, перед отъездом, и не вернул. — Бауге мотнул головой в сторону большого хозяйского дома, сиявшего на солнце белой краской.

— А когда он вернется?

— Обычно он приезжает в мае. Жалуется на климат и ревматизм, но я-то думаю, что у него завелась женщина, с которой ему тяжело расставаться. Овдовел он всего четыре года назад, поэтому, видимо, считает, что заявляться домой с американкой еще рановато.

Управляющий был прав, хотя и не знал этого.

— Тогда мы вынуждены будем взломать дверь. Мы не можем откладывать расследование на неопределенное время. — Валманн почувствовал, что горит от нетерпения. Супруги Бауге спешили вернуться на поле и ждали, когда он уедет. Его вопросы никому из них особо интересны не были, как и то, что на хуторских землях нашли труп мужчины. Очевидно, они считали его заблудившимся горожанином, который забрел слишком глубоко в чащу, куда ему лучше было не соваться.

— Не проблема, — ответил Бьярне Бауге, — вы тогда займитесь этим сами, вот вам отвертка, — он выдвинул кухонный ящик, — вот. Там, в том доме, дверные петли. Когда закончите, просто оставьте отвертку на печке.

Похоже, для Бьярне Бауге снять дверь с петель было просто детским лепетом.

На лужайке они попрощались. Рядом стояли два высоченных трактора (каждый стоимостью в миллион), которые, несмотря на слой пыли и грязи, блестели лаком и по сравнению с которыми его почти девятилетний «мондео» выглядел самым настоящим старьем. И тут Валманн обнаружил, что Гудрун Бауге беременна. Все то короткое время, которое он провел у них, ее беременность скрывали широкая мужская рубашка и быстрые живые движения. Он прикинул, когда ей пора будет рожать и не опасно ли в ее положении ездить на тракторе. Но он еще и додумать до конца не успел, как взревели моторы и супруги Бауге выехали на хуторскую дорогу, быстро махнув ему на прощанье.

Ничего страшного, успокоил он сам себя, если ее девятый месяц придется на жатву, то она и тогда в трактор влезет. А если будет ребенок, то поставит люльку под сиденье. Он отметил, что это доказательство живительной силы материнства чуть было не заставило его отнестись к собственной работе, как к полной чепухе. Современные сельские жители по-прежнему, как и в давние времена, относятся к рождению и смерти, как к смене времен года, как к естественному ходу вещей.