Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко Страница 16

— Благодарю вас. — Табба улыбалась.

— Теперь вы верите, что я особым образом отношусь к вам?

— Я всегда верила. Теперь же моя вера окрепла окончательно.

Гаврила Емельянович заставил девушку подняться, через сопротивление принялся обнимать ее.

— Ну, когда наконец моя голубка сможет уделить должное внимание почтенному господину?.. Когда?.. Назначайте время, место. Я целиком ваш. Я невменяем… Я весь в страсти.

Она отворачивалась от навязчивых поцелуев, со смехом, будто от щекотки, приседала, выскальзывала из объятий, отошла в итоге в сторонку, поправила сбившиеся волосы.

— Вы смущаете меня, Гаврила Емельянович.

— Вы так же смущаете меня… Ежедневно, ежечасно… Поэтому я трепетно жду вашего решения.

— В ближайшее время подумаю и скажу.

— Отчаянно буду ждать… — Гаврила Емельянович что-то вспомнил. — Минуточку! — Он выдвинул один из ящичков стола, достал оттуда изящную замшевую коробочку, протянул Таббе. — Маленький, но искренний подарочек!

Актриса открыла коробочку, увидела в ней колечко, усыпанное россыпью камней, ахнула.

— Вы меня балуете, Гаврила Емельянович!

— Надеюсь, вы тоже когда-нибудь побалуете меня.

Директор попытался снова обнять артистку, она ловко выскользнула, сунула коробочку с колечком в карман, послала воздушный поцелуй и закрыла за собой массивную дверь.

Когда Табба вышла из театра, она вдруг увидела, как по улице неспешно и с булыжным грохотом тянется подводный обоз с ранеными. В подводах лежали перебинтованные солдаты, рядом шагали в белых одеждах и с красными крестами сестры милосердия, где-то поодаль духовой оркестр играл печальный вальс.

Оторвав взгляд от обоза, артистка шагнула вниз и вдруг заметила, что на ступеньках ее ждет по-прежнему бледный и решительный Изюмов. Он двинулся навстречу девушке, она инстинктивно отступила назад, глухо спросила:

— Что вам от меня нужно?

— Не бойтесь, — ответил тот, остановившись в двух шагах. — Дурного я вам не сделаю. Всего лишь несколько слов. — Оглянулся на уходящий обоз, усмехнулся. — Я понял. Я отправлюсь на фронт. На Дальний Восток… Буду сражаться с японцами. Это единственно верное решение. Даже если погибну…

— Могу лишь пожелать вам храбрости и осторожности, — произнесла Табба.

Он вновь усмехнулся, ударил ладонями по бокам.

— Храбро — да, осторожно — нет. Моя жизнь потеряла всякий смысл. Выживу — вновь буду любить вас. Погибну — страсть моя будет еще сильнее. Но уже на том свете. — Он пронзительно, просяще посмотрел на девушку. — Ну, скажите же что-нибудь на прощание?

— Берегите себя, — повторила Табба.

— Вы это искренне говорите?

— Конечно. Не могу же я желать вам смерти?

— Благодарю. — Изюмов по-военному склонил голову и по-военному же прищелкнул каблуками. — Я буду беречь себя. Чтобы выжить и вновь увидеть вас.

Он развернулся и быстро пошел прочь.

Табба проводила его взглядом, махнула извозчику стоявшей неподалеку пролетки, стала спускаться по ступенькам и тут увидела, что через площадь, с другой стороны, к ней спешит Петр Кудеяров.

Он был чем-то взволнован, излишне суетлив, разгорячен от быстрого шага и гнета какой-то тайны.

— Табба, милая, боялся опоздать… — Поцеловал руку, помог спуститься на мостовую, кивнул в сторону уходящего за угол обоза. — Видите?.. Все смешалось в этом мире! Война, убитые и раненые, а рядом праздный люд, развлечения, похоть и разврат!

— У вас дурное настроение, граф? — удивилась с улыбкой девушка.

— Отвратительное!.. Я не понимаю, что происходит в стране, во что превращаются русские люди! Я на грани сумасшествия! — Петр вытер ладонью мокрый лоб, неожиданно предложил: — Согласитесь составить компанию отобедать?

— У меня вечером спектакль, граф, — покачала головой Табба.

— Буквально пару часов. Будет замечательная… исключительная компания. Вам будет интересно. Я предупредил, что прибуду с вами.

Артистка взяла за руку Петра, мягко улыбнулась.

— Нет… Лучше после спектакля.

— Но это не просто светский обед!.. Вам как яркой личности нашего общества положено знать, чем живет Россия!.. Вы не можете, не имеете права находиться в стороне.

— Там будут… революционеры? — с открытой наивностью спросила Табба.

Граф быстро огляделся, зашептал в самое лицо испуганно и страстно:

— Да, да, да!.. Там будут люди, за которыми будущее! Вы увидите их, услышите, и вам многое станет понятно!

— Ваш брат не разделяет ваших устремлений?

— Ни в коем разе!.. Более того, осуждает меня и всех господ, зовущих к мятежу!.. Ему это тошнотворно!

— А вам зачем это, Петр? — с укоризной произнесла Табба, не отпуская его руку. — Вы ведь относитесь к высшему свету! Вам должны быть чужды все эти призывы к бунтам и терроризму!

— Они мне чужды. Более того — отвратительны! Но дальше страна так жить не может! Что-то надо делать, миленькая! Лица и речи данных господ убедят вас во многом!.. Там не только простолюдины!.. Там достаточно светлых личностей! Идемте же!.. — Он силой потащил артистку в сторону поджидавшей пролетки, помог забраться внутрь, и экипаж понесся в сторону Лиговки.

Перед домом, в стороне от Лиговки, в котором помещался ресторан «Горацио» и где проходила сходка, стояло несколько повозок, возле которых с вороватым видом расхаживали мрачные мужики, одетые в черные суконные лапсердаки.

Навстречу вышедшим из пролетки Кудеярову и Таббе направился лысый мужик, Петр что-то полушепотом бросил ему, тот кивнул и жестом указал в сторону входа в ресторан.

Когда Табба и граф спустились в прокуренное помещение подвального кабака, в уши ударил чей-то пронзительно-скандальный голос.

— …Мы должны отчетливо понимать — Отечество в опасности! И опасность эта исходит не от внешнего врага, а прежде всего от властей предержащих!.. Страна раскалывается на две части — на сытых и беспечных, с одной стороны! И озлобленных и голодных — с другой! Вы только подумайте — талантливый народ, богатейшая страна, а каков результат?! Результат один — в воздухе пахнет, господа, революцией. Любая революция — это кровь, беспорядки, возможная катастрофа для государства!.. Но ведь катастрофы можно избежать, если мы сейчас решимся на самый радикальный шаг…

Кудеяров, не выпуская из руки теплую ладонь девушки, протолкался в полумраке поближе к говорившему, и Табба с некоторым удивлением обнаружила, что оратор был неказист и мал ростом, хотя голосом обладал резким и проникающим.

Петр усадил артистку на свободное место, сам куда-то исчез, и она не спеша, никак не вникая в суть речей, стала рассматривать присутствующих.