Букет прекрасных дам - Дарья Донцова Страница 16

Дверь мне открыла домработница Таисия. Тася служит умаменьки много лет, когда-то родители вывезли ее из деревни, и своей семьи унее нет. Когда мы с маменькой враз стали нищими, Таисия не ушла от хозяев,перестав получать зарплату, да и куда ей было идти? Она превратилась в нечтонепонятное, вроде компаньонки или дальней родственницы, живущей в доме измилости и ведущей в благодарность все хозяйство.

— Здравствуй, Ванечка, — сказала Тася, —давай пальтишко приму.

— Спасибо, — ответил я и вытащил из карманашоколадку «Вдохновение», — угощайся.

— Балуешь ты меня, — зарделась Таисия, —хочешь, иди на кухню, поешь, кулебяка у меня сегодня высший класс. Тебе втихарякусочек из серединки заначила.

— Думаешь, в гостиной мне угощенья сегодня недостанется?

— Николетта в боевом настроении. А уж тебе красотуподыскала, — захихикала Тася, — лучше послушай меня и поешь спокойнона кухне, а то глянешь на невесту и мигом аппетита лишишься.

Не обращая внимания на ее ворчание, я распахнул дверь вгостиную и обозрел окрестности.

Так, все те же лица. Две маменькины старинные подружки,находящиеся, как и Николетта, в позднем постклимактерическом возрасте: Лёка иКиса. Естественно, у них имеются нормальные имена. Лёка, кажется, по паспортуОльга Сергеевна, а Киса — Екатерина Андреевна или Алексеевна, точно не скажу,весь бомонд зовет их исключительно кличками. Лёка и Киса. Обе они бывшиеактрисы, впрочем, что это я, актрисы никогда не уходят со сцены. Переставиграть перед зрительным залом, они делают это дома и в гостях постоянно.

— Вава! — взвизгнула Лёка. — Как ты вырос!

Если учесть, что мне сорок, это заявление пришлось какнельзя кстати.

— И потолстел, — брякнула Киса.

Я посмотрел на ее тщедушное тельце, тощенькую шейку,высовывающуюся из воротничка элегантной блузки, ручки, похожие на куриные лапы…Видели когда-нибудь непотрошеных кур, лежащих на прилавках? Бело-серые тушкипокоятся, воздев вверх морщинистые, желтовато-пупырчатые «пальчики». Вотнапяльте на них мысленно штук шесть брильянтовых колец, на «запястье» —браслеты, покрасьте когти в кровавый цвет — и готово: перед вами рука Кисы.

Подавив вздох, я галантно улыбнулся и произнес:

— Старею потихоньку, зато над вами, милые дамы, времяне властно. Наверное, знаете средство Макропулоса…

Ну вот, скажете вы, убеждал всех, что никогда не врет, асам… Но прошу учесть, что ложь ради получения выгоды отвратительна, светское жеповедение предполагает определенную дозу лицемерия. И вообще, психологиподсчитали, что нормальный человек кривит душой примерно раз двадцать в день,причем чаще всего делает это из лучших побуждений. Ну-ка, припомните, утром увас спросил коллега по работе: «Как дела?»

Вы что, начали ему подробно объяснять семейную ситуацию?Нет, конечно, буркнули быстро: «Да нормально», — и ушли.

Более того, если бы вы вдруг, уцепив его за лацкан,принялись рассказывать правду про жену, пилившую вас весь воскресный вечериз-за того, что соседи сделали ремонт и купили мебель, а у вас развалилсядиван, то скорей всего удивили бы парня безмерно и приобрели репутацию зануды.Знаете, кто такой зануда? Человек, который на вопрос: «Как поживаешь?» —начинает подробно рассказывать о своих проблемах.

— Вава, — верещала Лёка, — ты еще не женился?Это очень плохо. Семья — главное в жизни.

Если учесть, что за спиной у Лёки то ли шесть, то ли семьразводов, ее можно считать настоящим авторитетом в «брачной» области.

— Ну не нападай на него, — подала голосНиколетта. — Вава, иди сюда скорей.

Я подошел и приложился к хрупкой ладошке, пахнущей духами.

— Добрый вечер, Николетта.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, она строго-настрогозапретила звать себя мамой.

— Наличие взрослого сына отвратительно старит, —заявила маменька, — я еще совсем молода и очаровательна, но когда напороге появляешься ты со своим ростом и басом бубнишь: «Мамочка»,присутствующие мигом накидывают мне как минимум десять лет.

Рост у меня и впрямь ого-го, около метра девяносто пяти, иматушку я с тех пор зову только по имени. Кстати, давно собираюсь попросить ее,чтобы она перестала употреблять мое детское прозвище Вава. Останавливает толькото, что Николетта не послушается или, что еще хуже, станет всех поправлять:«Ой, умоляю, не говорите „Вава“, он этого не переносит».

— Садись, Вава, садись, возьми кулебяку, — трещалаНиколетта, указывая на румяный пирог, — с капустой, твоя любимая.

Я на самом деле люблю Таисину выпечку, поэтому нацелился насамый аппетитный кусок, но тут Николетта дернула меня за плечо.

— Знакомься, Вава, это Люси.

Я обернулся, увидел в кресле, под торшером молодую женщину иот ужаса уронил на пол ломоть пирога.

— Вава! — возмутилась маменька. — Какой тынеаккуратный! Тася, подойди сюда.

Домработница материализовалась на пороге, она посмотрела навалявшиеся на ковре куски мякиша и ошметки капусты, перевела взгляд на мое лицои, тщательно скрывая ухмылку, заявила:

— Сейчас замету.

— Да уж постарайся побыстрей, голубушка, —недовольно процедила Николетта, — совсем не следует объяснять нам, что тысобираешься делать, главное, выполни работу.

Потом она вновь обратила внимание на меня.