Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Джадсон Пентикост Филипс Страница 15

Жизнь в коттедже быстро вошла в русло. Через несколько недель Гибсон говорил себе: в начале любого режима надо брыкаться, как бычку на веревочке, поскольку сила привычки настолько сильна, что потом становится поздно.

Конечно, его сестра Этель не намеревалась верховодить в доме. Для этого была слишком разумна и честна. Но она привыкла жить независимо и сама принимать решения. Впоследствии Гибсон думал, что был физически слишком слаб и поглощен своими душевными переживаниями, чтобы замечать, что происходит. А Розмари не хотела утверждать себя в роли хозяйки, потому что была слишком благодарна. Благодарна ему, благодарна Этель.

В конце концов вышло так, что все стали жить по расписанию Этель. Завтракали рано, отчего утро становилось короче, но наполнялось мелкими деталями. После полудня ложились отдохнуть, потом начиналась подготовка к раннему обеду. Меню отражало предпочтения Этель, а податливые Гибсоны под нее подстраивались.

Вечера проводили a trios ^[3]– долгие, посвященные музыке. Произведения выбирала Этель, неизменно классические. Иногда слушали с торжественностью. Или рассуждали о музыке, причем солировала обычно сестра. С ее непререкаемыми оценками трудно было не согласиться, тем более что Гибсон терпеть не мог спорить.

Этель любила шахматы, а Розмари не играла. Однажды Гибсон решил почитать вслух, но через полчаса, когда Этель умно и со знанием дела высмеяла Роберта Браунинга как викторианского дамского угодника, а он хоть и мог возразить, но, смущенный словами сестры, промолчал, мысленно извинившись перед старым другом, поставил книгу на полку.

Гибсон по большому счету жил теперь вдвоем с Этель.

За долгие годы в Нью-Йорке сестра отвыкла от компаний и теперь наслаждалась тем, что была одной из троих. Их общество казалось ей толпой. Гостей приходило немного. Иногда заскакивали Пол с Джини. Пол вел себя раскованно, дочь подчеркнуто вежливо.

Старые знакомые Гибсона не появлялись. Он, закрывшись в коттедже, будто вовсе расстался с колледжем, и все учебные дела решались без него.

Итак, он жил с Этель, а Розмари находилась рядом, в том же доме. Например, представлялось естественным, что за ним ухаживает сестра, а не женщина, с которой он недавно познакомился и которой труднее справиться с некоторыми щекотливыми сторонами ухода.

У Гибсона возникло ощущение, будто он в мягкой, но непреодолимой западне, из которой не выбраться. И надо ли пытаться? Розмари во всем подчинялась Этель, будто не хотела оставаться с ним наедине. Иногда Гибсону приходило в голову, что с женой что-то не так. Нет, она была здорова, занималась по хозяйству, вела себя приветливо и дружелюбно. Но у них не получалось общения, и Гибсон, скрывая сомнения, тоже оделся в броню безукоризненной обходительности.

Мистер Гибсон сидел в залитой солнцем гостиной, где предпочитал отдыхать вместо того, чтобы выходить из дома, откуда мог видеть одинокую фигуру миссис Пайн в инвалидном кресле на веранде дома Таунсенда. Он обнаружил, что это зрелище не доставляет ему удовольствия. Возможно, от слишком резкого льющегося с небес света или потому что привык в болезни к затворничеству и предпочитал его сейчас в своей физической немощи. Одним словом, в тот день оставался под крышей и думал о том, что нет ничего изнурительнее этой почти сводящей с ума устоявшейся атмосферы обоюдной зависимости и бессмысленной гармонии.

И пока он не слишком серьезно строил планы восстания в своей не сильно, но постоянно ноющей душе, миссис Вайолет стирала пыль. Этель и Розмари – обе предварительно спрашивали его, не станет ли он против этого возражать, и Гибсон, конечно, отвечал, что нет. С бессмысленным удовольствием следил за ее быстрыми, точными движениями. Он не замечал за ней особенной доброжелательности – миссис Вайолет с невозмутимым видом, молча, выполняла работу, и ей было безразлично, что он об этом думает. Она переставляла украшения на каминной полке, когда, словно что-то почувствовав за спиной, резко обернулась, рука с тряпкой дернулась, задела голубую вазу, и та упала и разбилась.

– О господи! – воскликнула неслышно появивашаяся в комнате Этель. – Это же ваза мистера Таунсенда.

– Найдем ему другую, – произнес Гибсон.

Вайолет наклонилась и принялась собирать осколки. Ему бросилось в глаза, как легко она присела, как изящна ее прямая спина.

– Такой изумительный голубой цвет. Я только вчера об этом говорила, – заметила Этель.

– Я не нарочно, – резко ответила Вайолет, внезапно обозлившись.

– Конечно, не нарочно, – успокоила Этель. – Так получилось.

Гибсон заметил, как сморщилось лицо служанки. Почему она так реагирует?

На шум вышла из спальни Розмари.

– Досадно. Но я не думаю, что она дорогая.

– Нет, нет, – кивнула Этель. – Совсем не дорогая. Я видела такие в магазине товаров повседневного спроса. Они дешевые.

– Не волнуйтесь, миссис Вайолет, – сказала Розмари. – Надеюсь, вы не порезались?

– Нет, мэм. – Служанка поднялась с колен и мгновение в упор смотрела на Этель, затем презрительно бросила: – Я заплачу́. – И, пройдя через комнату, скрылась с осколками вазы в кухне.

– Нельзя, чтобы она расплачивалась, – заволновался Гибсон. – Ведь это случайность.

Этель криво усмехнулась:

– А по-моему, не случайность. Она прекрасно сознавала, что делает. Странно.

– Что значит «не случайность»? – удивился Гибсон.

– Она это сделала, потому что терпеть не может меня.

– Этель!

– Это так, и ты прекрасно это понимаешь. Я только вчера в ее присутствии восхищалась цветом этой вазы. Она меня не любит, потому что я слежу за ней больше вас всех.

– Но… какая в этом необходимость? – недоумевал брат.

– Какая необходимость? Она вас обворует как липку, а вы даже не заметите. – Гибсон почувствовал себя совершенным простофилей. Эта мысль никогда ему не приходила в голову.

– Не думаю, что она способна украсть, – тихо, с сомнением проговорила Розмари. – А вы, Кеннет?

– Конечно, нет! – воскликнул он.

– Конечно, нет! – передразнила его Этель. – «Конечно, нет», но только наоборот. У этих иностранцев другие понятия о честности, чем у нас. То, что мы называем кражей, для нее вовсе нет.

– Что такого она украла? – Лицо Розмари слегка порозовело.