Анекдот о вечной любви - Фаина Раевская Страница 15

— Я утречком загляну. Вставлю тебе иголочку, даже не разбужу, вот увидишь. Натренировалась, поди, за двадцать лет. Ты будешь спать, лекарство — капать себе потихоньку, а я каждые десять минут проверять стану.

К счастью, Бох поставил мне подключичный катетер, потому что мои вены не годились для вливания. Это значительно облегчало задачу медсестры по введению в меня лекарственных препаратов через капельницу. Действия гостя мне не нравились. Я хмурилась и с трудом сдерживалась, чтобы не наброситься на него со своим грозным оружием.

— Порядок, — изрек пришелец, после чего аккуратно извлек шприц из резиновой пробки большого пузырька с лекарством и, надев на иглу наконечник, убрал его обратно в карман.

А потом вдруг произнес загадочную фразу, которая еще довольно долго не давала мне покоя: — Три ноль в мою пользу! То ли еще будет…

Сказать, что я испугалась, — значит сказать неправду. Я не боялась, а просто тряслась от страха, особенно в тот момент, когда гость задержался в непосредственной близости от моего убежища.

«Что такому бугаю какое-то судно? — думала я, выстукивая зубами «Танец с саблями» из балета «Спартак». — Даже жалко больничный инвентарь портить — погнется ведь!

А башка-то как раз уцелеет. Да и не смогу я, наверное, живого человека судном по голове… Не по-христиански это как-то…»

Пока я рассуждала подобным образом, незнакомец покинул палату. К немалому моему облегчению, причем не только моральному.

Когда я добралась до кровати, во всем теле наметилась непонятная слабость, а также дрожание всех конечностей, включая голову. В свете пуны капельница выглядела особенно зловеще и напоминала средневековую дыбу.

Дальнейшие мои действия можно объяснить разве что сотрясением мозга и, как следствие, помутненным сознанием. Я аккуратно сняла бутыль с лекарством со штатива, после чего вылила ее содержимое… в судно — никаких других емкостей в палате не оказалось. Затем набрала в бутылочку обычной воды из-под крана и снова закрепила ее на штативе. Все эти нехитрые действия отняли у меня массу сил. Минут десять я сидела на краешке кровати, дыша, как загнанная лошадь, которую следовало бы пристрелить — из гуманных соображений. Как только силы более или менее восстановились, я улеглась в кровать, перекрестилась, а потом нетвердой рукой шарахнула капельницу об пол и заголосила благим матом.

— Что ты орешь? — через довольно длительный промежуток времени в палате возникла сонная Зинаида. — Всех больных перепугала. Не-ет, я точно переведусь в морг! Там спокойно, тихо, клиенты не орут, опять же, процедур им никаких не надо… Ой, что это? Ты, что ль, капельницу кокнула?!

— Я случайно, — робко пискнула я, натягивая одеяло по самые брови и уже оттуда немедленно пояснила: — Сон страшный приснился: будто кто-то проник ко мне в палату и подменил капельницу. Вот я ее и махнула на всякий случай. Зиночка, я вдруг подумала: а что, если это был не сон?! Вы ничего подозрительного не заметили? Ну, может, мужчина какой молодой ко мне приходил…

Глаза медсестры приобрели очертания чайных блюдец, а из груди ее вдруг вырвалось негодующее рычание:

— Никогда!!! Я на дежурстве никогда не сплю, мимо меня муха не пролетит, не то что мужчина!!!

Заспанная и слегка помятая физиономия медсестры красноречиво свидетельствовала о ее бдительности. Сразу стало ясно: при наличии определенного желания мимо ее поста запросто проскользнет незамеченной небольшая армия под командованием террориста-камикадзе. Но я не стала заострять на этом внимания, а обратилась к медсестре с вопросом:

— Зиночка, вы не знаете, где мой… кхм! В смысле, Петька?

— Дома уже твой Петька. Грозился с утра пораньше явиться, да кто ж его пустит, буяна такого?

— Зиночка, голубушка, мне очень нужно с мим поговорить! — взмолилась я, слабо надеясь на положительный ответ. Так оно и вышло: Зинаида посмотрела на меня, как на душевнобольную, и величаво выплыла из палаты. Вернулась она пару минут спустя с веником и совком, а из кармана нахально выгадывала новая бутылочка с лекарством. При виде ее я невольно поежилась, а потом принялась снова штурмовать неприступную крепость по имени Зинаида. Только на этот раз в ход пошла грубая лесть и откровенный подкуп.

— Зиночка, должна признаться, вы оказались удивительно прозорливой, — со смущением молвила я, сконфуженно опуская глаза, — Петька на самом деле мой жених, и мне очень нужно с ним поговорить. Давайте так договоримся: вы мне разрешите позвонить, а я, когда выйду отсюда, покажу вас по телевизору. Вы, должно быть, знаете, что я на нашем городском телевидении работаю? Могу организовать прямой эфир… «Беседа со знаменитыми земляками». По-моему, звучит! Представьте: вы сидите в студии, звонят телезрители и благодарят вас за ваш благородный труд…

Тут я, конечно, загнула: в прямой эфир Вик Вик меня ни за что не выпустит, для этого у нас специально обученные люди имеются, пофактурнее, чем я. Но на войне, в любви и в искусстве обольщения все средства хороши, тем более если они приносят свои плоды. Зинаида зарделась, глаза ее азартно заблестели, и я наконец услышала долгожданные слова:

— Ладно уж. На вот, — медсестра сняла с мощной шеи старенький мобильник, — только недолго! Я пока еще не Рокфеллер.

— Спасибо! — искренне поблагодарила я женщину и послала ей нетерпеливый взгляд, дескать, соблюди приличия, дай человеку с женихом поговорить тет-а-тет. Слава богу, Зинаида все поняла.

— Ну, поговори со своим Петенькой, — голосом доброй бабушки произнесла она, — а я покуда пойду, кое-какие дела свои поделаю… Может, тебе судно еще дать?

— Нет, нет, не надо! — сердце у меня на миг замерло: там же ценная улика! — Я пока не хочу!

Таинственно моргнув, Зинаида меня покинула.

…Петька ответил сразу, словно и не ночь была на дворе:

— Кто это?

Несмотря на серьезность ситуации, я решила подшутить над приятелем.

— Вас беспокоят из городской больницы, — зажав нос двумя пальцами, прогнусавила я.

В трубке что-то грохнуло, на несколько секунд установилось тревожное молчание, за время которого я успела пожалеть о своей шутке, а потом раздался взволнованный Петькин голос:

— Что с Васькой?! Я хотел сказать, с Василисой Ивановной. Она жива?

— Петь, я жива, — виновато отозвалась я.

Коллега с облегчением перевел дух:

— Фу, дура ты, Никулишна, прости господи! У меня ж чуть инфаркт миокарда не приключился! Вот с таким вот рубцом!

— Извини, неудачная шутка.

— Какие уж тут шутки! Василь Иваныч, у меня для тебя важная информация, можно даже сказать, жизненно важная!

— У меня тоже, Петь, — перебила я коллегу. — И тоже жизненно важная. Слушай, я с чужого телефона звоню, еле удалось медсестру уговорить, чтоб разрешила поговорить с женихом. С тобой то есть…

В трубке опять что-то грохнуло, а я подивилась: какая, однако, у товарища нервная система расшатанная! Завязывать ему надо с ментами дружить! Когда я услышала Петькино сопение, продолжила: