Почти нормальная семья - Маттиас Эдвардссон Страница 14

В груди затрепетало. Наконец-то мы увидим Стеллу.

– На месте преступления полиция обнаружила отпечаток обуви, – продолжал Блумберг, почесывая шею. – Такого же размера и с таким же рисунком на подошве, как у Стеллы.

Я сжал руку Ульрики.

– И все? – спросил я. – Единственное доказательство? А при обыске они ничего не нашли?

– Пока рано что-либо утверждать. Некоторые предметы, изъятые из вашего дома, отправлены на анализ в лабораторию.

– Это обычно затягивается? – спросил я.

– Ответ будет получен через несколько дней, – ответил Блумберг. – Сейчас речь идет о помещении в следственный изолятор. Проще говоря, Стеллу будут держать в изоляторе, пока полиция не получит ответа из криминалистической лаборатории. Чтобы человека поместили в изолятор по подозрению в преступлении, многого не нужно.

– То есть достаточно даже отпечатка обуви?

Блумберг взглянул на Ульрику, как бы предполагая, что она должна что-то сказать. Словно в ее обязанности входило объяснять все своему недотепе-мужу.

– Мне кажется, вы должны быть готовы к тому, что ее поместят в изолятор.

Это звучало так, будто нам следовало покориться судьбе. Ужасно. Я взглянул на Ульрику – она молча кивнула. Что происходит?

– Кто прокурор? – спросила Ульрика.

– Йенни Янсдоттер.

– Она – один из лучших прокуроров.

Мне трудно было судить, хорошо это для нас или плохо. Как-то не доводилось углубляться в тексты законов о лишении свободы. Большинство людей, к счастью, никогда с этим не сталкивается. Несмотря на то что я женат на адвокате, мои познания в данном вопросе, мягко говоря, ограниченны. Теперь-то я знаю, как немного требуется улик, чтобы засадить человека за решетку. Сколько раз я слышал прямо противоположное – полицейские с горечью сетовали, что преступника освобождают еще до того, как его успели посадить под замок, общественное мнение стоит на том, что шведская правоохранительная система разваливается и слишком много заботится о правах подозреваемых и осужденных, не принимая в расчет страдания потерпевших и их близких. Раздавались призывы ужесточить наказания, строже обращаться с преступниками. Я сам, работая в тюрьме, не раз думал в таком же ключе. У меня не было повода взглянуть на все это с другой стороны.

– Кроме того, у прокурора есть свидетель. Соседка, – продолжал Блумберг и, подавшись вперед, прочел: – Мю Сенневаль.

Он произнес это спокойным тоном, словно призывая нас смириться. Но ведь он должен быть в ярости! Рваться в бой!

– Свидетельница, – проговорил я, – как она может быть уверена, что видела именно Стеллу? Ведь она ее не знает.

– Она утверждает, что много раз видела ее в «H & M».

– Много раз… – повторил я.

Ульрика толкнула меня в бок.

– Что говорит Стелла?

Блумберг откашлялся и провел рукой по волосам. И снова он заговорил, обращаясь только к Ульрике. С каждой секундой во мне росла убежденность в его некомпетентности.

– После закрытия магазина Стелла пошла с несколькими коллегами в ресторан на Главной площади. Они поужинали и выпили по бокалу-другому вина. Около половины одиннадцатого Стелла покинула ресторан. Все коллеги это подтверждают. О том, куда она направляется, она ни словом не обмолвилась, однако все были уверены, что она сядет на велосипед и поедет домой.

– Но она этого не сделала?

– Сама Стелла говорит, что поехала в сторону «Тегнерс» и зашла еще в несколько баров. Она точно не помнит, где находилась в тот или иной период времени.

Мы с Ульрикой переглянулись. Это совсем не походило на алиби. Скорее, уклончивый ответ, который дал бы виновный. Почему она не приложила усилий, чтобы вспомнить какие-нибудь детали?

– Должна же она вспомнить что-нибудь еще! – воскликнул я. – Неужели нет людей, которые ее видели? Ведь она знает полгорода!

Блумберг посмотрел на Ульрику.

– Что еще известно о времени происшествия? – спросила она. – Эта свидетельница, Сенневаль, слышала крики и шум около часу ночи?

– Верно. В первых отчетах говорится, что все произошло вскоре после часа ночи, но теперь ожидается заключение судмедэкспертизы, прежде чем что-либо будет установлено окончательно.

Ульрика взглянула на меня:

– Если выяснится, что Кристофер Ольсен был убит в час ночи, это будет означать, что у Стеллы алиби.

– Именно, – проговорил Блумберг.

У меня перед глазами замелькали светлые и темные точки.

– И не какое попало, – добавил звездный адвокат с довольной улыбкой. – Все, с кем я говорил, единодушны в том, что ты, Адам, – сама честность.

Я с трудом проглотил ком в горле.