Внеклассное чтение. Том 2 - Борис Акунин Страница 14

Данила поймал острие в позолоченную петлю гарды, чуть дернулкистью, и шпага вырвалась из руки опешившего капитан-поручика, отлетела всторону. Фондорин же размахнулся и ударил противника рукоятью по затылку, что,конечно, тоже не предусматривалось дуэльным артикулом, но Митя всё равнозавизжал от восторга.

Оглушенный, Пикин упал лицом в снег. Почти сразу жеперевернулся, но поздно: Данила наступил ему сапогом на грудь, а обломок, ужеперевернутый сталью вперед, уперся побежденному в горло. Клинок, хоть и тупой,при сильном нажатии несомненно пропорол бы шею до самых позвонков.

— Ara! — возликовал Митя, бросаясь вперед. — Что, съел?

Прочие зрители тоже подбежали, чтобы увидеть, как гвардейцабудут лишать жизни.

Но Фондорин, не оборачиваясь, сказал громко:

— Прочь! Смерть — великое таинство, оно не терпит досужихглаз.

И как прикрикнет зычным голосом:

— Прочь, плебеи!

Все шарахнулись, один Митя остался. Не потому что дворянин,а потому что уж он-то имел право видеть, как поверженный змей будет пронзенбулатом и испустит дух.

Фондорин сказал:

Судя по тому, что я о вас слышал и что наблюдал собственнымиглазами, вы дряннейший из людей. Я убежденный противник смертоубийства, но всёже сейчас лишу вас жизни — не сгоряча и не из мести, а во имя спасения дорогихмне существ. Если веруете в Бога, молитесь.

Пикин облизнул губы, оскалился:

— Молиться мне поздно. Одолел — коли. Мне еще когда цыганканасулила от железа умереть.

И не стал больше смотреть на клинок, перевел взгляд на небо,раздул ноздри, открыл рот — жадно вдыхал напоследок холодный воздух.

Фондорин подождал — очевидно, давал негодяю попрощаться сжизнью.

Или дело было в ином?

— Опыт учит меня, — произнес он раздумчиво, — что если всамом закоренелом злодее сыщется хоть одна привлекательная черта, значит, онеще не потерян для Разума и человечества. У вас же я обнаруживаю целых две: высмелы и не чужды понятия о достоинстве… Вот что. Хотите отдалить час своейсмерти?

Преображенец закрыл рот, посмотрел на победителя. — Кто ж нехочет?

— Дайте мне слово офицера и дворянина, что впредь не станетепреследовать ни этого мальчика, ни известную вам даму. Никогда и ни при какихобстоятельствах, даже если вам прикажут ваши начальники.

Пикин часто заморгал. Лицо у него сделалось сначала безмерноудивленное, а потом бледное-пребледное. Даже странно: пока жизнь висела наволоске, он был румян, теперь же, обретя надежду на спасение, вдруг побелел.

Ах, Данила Ларионович, что вы делаете? Да этот бесчестныйдаст какую угодно клятву, а после над вами же и смеяться будет!

Митя даже замычал от обиды за простосердечного верователя вДобро и Разум.

Однако преображенец за соломинку хвататься почему-то неспешил. Лежал молча, смотрел Фондорину в глаза.

Наконец, сглотнул и заговорил — тихо-тихо:

— Даю слово офицера, дворянина и просто Андрея Пикина, чтони черт, ни дьявол, ни сам Еремей вкупе с Платошкой не заставят меня большегоняться за этим воробьишкой и за той ба…

— За Павлиной Аникитишной, — строго перебил его Данила.

— За Павлиной Аникитишной, — еще тише повторилкапитан-поручик.

— Хорошо. — Фондорин убрал обломок от пикинского горла. — Ятоже дам слово — слово Данилы Фондорина. Если вы нарушите обещание, клянусь,что найду вас и убью, чего бы это ни стоило. И можете мне верить: любые вашиухищрения избежать сего конца — хоть спрячьтесь под самый царский трон, хотьсбегите на край света — будут с полным основанием названы тщетноюпредосторожностью.