Человек в витрине - Хьелль Ола Даль Страница 14

— Как вещи попадают к вам?

— Мы покупаем разрозненные товары оптом, участвуем в аукционах… ввозим из-за границы… довольно часто принимаем вещи на комиссию. Наш товар относится к высокодоходному сегменту рынка.

— То есть?

— Что? — не понял Есперсен.

— Что значит «высокодоходный сегмент рынка»?

— Да в сущности, так можно назвать что угодно, лишь бы вещь была в хорошем состоянии. У нас попадаются как предметы английской и немецкой работы, так и отечественные, из деревень… например, из долины Гудбрансдален.

— А на экспорт торгуете?

— Нет.

— Сколько лет было вашему отцу?

— Семьдесят девять. В марте исполнилось бы восемьдесят…

— Он жаловался на здоровье?

— Да нет, был как пятидесятилетний, работал каждый день.

— Крепыш.

Карстен Есперсен поджал тонкие губы:

— Да, можно и так сказать.

— Он не собирался уйти на покой?

— Нет.

Карстен ответил решительно и быстро. Пожалуй, даже слишком быстро. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись.

— У вас семейное предприятие?

— Да, пожалуй.

— Смерть вашего отца повлияет на состояние дел?

— Конечно.

— Кто закупает товары для магазина? Вы? Ваш отец?

— Я.

— В одиночку?

Карстен Есперсен склонил голову и ответил:

— Само собой разумеется, отец тоже кое-что покупал, но всегда советовался со мной. Видите ли, я умею производить на клиентов хорошее впечатление. Мы, так сказать, разделяли обязанности.

— Что за человек был ваш отец?

Есперсен поднял голову и бросил на инспектора озадаченный взгляд.

Гунарстранна уточнил, активно помогая себе руками:

— Он был добрым? Строгим? Любителем наживать врагов?

— Конечно нет.

— Но враги у него были?

— Вот так сразу и не вспомнишь…

— Может быть, он с кем-то ссорился?

— Конечно, даже со мной он ссорился.

— Почему?

— Уж такой у него был характер… тяжелый. Он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.

— И в личной жизни тоже?

— И в личной жизни, и в делах.

— Что же будет дальше? Вы примете на себя бразды правления?

— Да, наверное… Магазин оформлен как общество с ограниченной ответственностью, поэтому документ о передаче имущества покойного не имеет такого уж большого значения. — Есперсен кашлянул. — Но по-настоящему вести здесь дела могу только я… Только я могу управлять, — пробормотал он, вскидывая голову и устремляя взгляд куда-то в пространство.

— Как вы относились к нежеланию отца уходить на покой?

— По-вашему, он мне не совсем доверял? — Карстен криво улыбнулся.

Гунарстранна не ответил.

— Скажем так, — продолжал Карстен. — Отчасти вы правы. Он не хотел уходить на пенсию и из-за меня тоже. Конечно, я люблю свою работу, но… у меня есть и другое занятие… — Он смущенно закашлялся. — Я, видите ли, пишу… сотрудничаю внештатно в разных местах… на что требуется время.

— Внештатно?

— Я пишу в разные издания. Статьи, обзоры… время от времени публикую рассказы. Творчество требует много времени и сил.

— Вы публикуетесь под своей фамилией?

— Да.

— Значит, крепкое здоровье отца и его нежелание уходить на покой вас должно было только радовать?

Есперсен вздохнул:

— Что я могу сказать? Конечно, отец много делал, но, наверное, ему следовало заняться чем-то другим… — Он замялся. — Людям в преклонном возрасте положено… отдыхать, всячески наслаждаться жизнью. Но он… был не такой. Наверное, он был счастлив, то есть… наслаждался своим, как вы выразились, крепким здоровьем.

Гунарстранна медленно кивнул.

— Никто и не думал намекать ему о пенсии, — продолжал Карстен Есперсен. — Отец не мыслил себя без работы!

— Можете назвать хоть одного человека, который ссорился с вашим отцом?

— Легче назвать тех, кто с ним не ссорился. Отец отличался твердым и… упрямым характером. — Есперсен обрадовался, что наконец подобрал нужное слово.

— Значит, с ним было трудно иметь дело? Его можно назвать вздорным человеком?

— Предпочитаю другие эпитеты: настойчивый, неуступчивый… Решительный… Простите, я еще не привык говорить о нем в прошедшем времени.

— Он жил в этой квартире с вашей матерью?

Есперсен кивнул и нахмурился от смущения:

— Ингрид мне не мать, она вторая жена отца.

— А ваша мать жива?

— Нет… — Видя, что полицейские молчат, он продолжил: — Моя мать умерла, когда я был маленький… Папа женился на Ингрид больше двадцати лет назад, а она, в сущности, всего на семь лет старше меня. Теперь вы понимаете, почему я так отреагировал, когда вы предположили, будто она — моя мать?

— У вас есть братья или сестры?

Есперсен покачал головой.

— Значит, вы — единственный наследник?

— Ингрид тоже наследница. Возможно, в завещании… если оно есть… указаны и другие.

— Но вам об этом ничего не известно?

— О чем?

— Составил ли ваш отец завещание.

— По-моему, нет. Во всяком случае, я о завещании ничего не слышал. Но я могу дать вам телефон его адвоката. Она наверняка в курсе.

— Ваш отец был богатым человеком?

— В каком смысле «богатым»?

— Было ли общеизвестно, что у него водятся деньги?

Лицо Есперсена дернулось.

— Нет, вряд ли. Отец получал пенсию; кроме того, он назначил себе совсем небольшой оклад. Прибыль он делил с двумя моими дядями — Арвидом и Эммануэлем. Понимаете, они втроем владеют… владели магазином сообща… Наверное, у него на счете есть какие-то деньги, кроме того, эта квартира…

— И множество ценностей?

— Да какие там ценности — так, побрякушки, — пренебрежительно отозвался Есперсен, видимо вспомнив о том, что он коммерсант.

— Значит, делить придется в основном вещи, которые находятся в квартире и в магазине?

— О том, что придется делить, я как-то не задумывался…

— А вы хотя бы примерно представляете себе имущество вашего отца?

— М-м-м… наверное, сама квартира… магазин… вещи… несколько картин и… ну да, деньги на разных банковских счетах.