Я, Мона Лиза - Джинн Калогридис Страница 14

В утреннем мраке каменный фасад дворца выглядел светло-серым на фоне темных облаков. Перед зданием, поднимаясь среди разноцветных богатых и бедных построек Флоренции, стоял наспех сколоченный эшафот с виселицей.

День выдался пронзительно-холодный; Барончелли видел собственное дыхание, зависавшее перед ним туманом. Верхние полы накидки разошлись, но он не мог их запахнуть, так как руки были связаны за спиной.

Вот в таком виде, качаясь всякий раз, когда колесо попадало на камень, Барончелли появился на площади. На его казнь пришли поглазеть не меньше тысячи горожан.

Стоявший с краю толпы мальчонка первым увидел приближающуюся повозку и заголосил детским фальцетом, выводя клич сторонников Медичи:

— Palle! Palle! Palle!

По толпе прошла волна истерии. Вскоре ее единый глас гремел в ушах Барончелли: «Palle! Palle! Palle!»

Кто-то швырнул камень, и тот загремел по булыжникам, не долетев до скрипучей повозки. После этого в заговорщика летели только проклятия. Синьория разместила нескольких конных стражников в стратегических точках, чтобы предотвратить беспорядки; по бокам Барончелли следовала вооруженная охрана.

Это было сделано для того, чтобы как следует провести казнь, иначе толпа могла растерзать приговоренного на части. Он уже слышал истории о мрачной участи других заговорщиков: как наемников-перуджианцев, нанятых семейством Пацци, столкнули вниз с высокой башни Дворца синьории, как они попадали в руки поджидавшей внизу толпы и та изрубила их на куски ножами и лопатами.

Даже старик Якопо де Пацци, всю жизнь пользовавшийся уважением сограждан, не избежал гнева Флоренции. При первых звуках, донесшихся с колокольни Джотто, он сел на коня и попытался поднять народ возгласом: «Popolo е liberta!» [8]Фраза служила бунтовским призывом к свержению правительства — в данном случае клана Медичи.

Но толпа ответила другим призывом:

— Palle! Palle! Palle!

Несмотря на совершенное преступление, Якопо де Пацци после казни похоронили как подобает — правда, так и не сняв с шеи петлю. Но в те дикие дни город переполняла такая ненависть, что он недолго пролежал в покое: синьория решила, что будет лучше перезахоронить его тело за городской стеной, в неосвященной земле. Франческо де Пацци и остальные заговорщики недолго дожидались приговора правосудия; пощадили одного Гульельмо де Пацци, да и то потому, что за него отчаянно просила у Лоренцо его сестра, Бьянка де Медичи.

Только одному настоящему заговорщику удалось бежать: Барончелли спрятался на колокольне собора, когда воздух все еще колыхался от звона колокола. Когда путь очистился, он, не сказав ни слова семье, умчался верхом на восточное побережье, в Сенигаллию. Оттуда он отбыл на корабле в экзотический Стамбул. Король Фердинанд и неаполитанские родственники заговорщика посылали ему достаточно средств, и он вел распутную жизнь. Барончелли скупал рабынь, делал их своими наложницами, предавался удовольствиям, пытаясь стереть из памяти те убийства, которые совершил.

Но во сне ему часто являлся образ Джулиано, окаменевшего в ту секунду, когда он, подняв глаза, увидел сверкающее лезвие ножа. Юноша с темными спутанными локонами, широко распахнутыми невинными глазами, простодушно и слегка недоверчиво смотрит на внезапно появившуюся Смерть.

Барончелли получил больше года на раздумья, чтобы найти ответ на вопрос: пошло бы на пользу городу устранение клана Медичи и замена его Якопо и Франческо де Пацци. Лоренцо отличался уравновешенностью, осторожностью; Франческо обладал взрывным темпераментом, действовал порою необдуманно. Он быстро превратился бы в тирана. У Лоренцо хватало мудрости внушить людям любовь, что было очевидно, судя по толпе, собравшейся теперь на площади; Франческо слишком высокомерен, чтобы думать о подобных вещах.

Но самое главное, Лоренцо был настойчив. В конце концов, его рука дотянулась и до Стамбула. Как только его агенты разведали, где прячется Барончелли, Лоренцо отправил к султану эмиссара, нагруженного золотом и драгоценностями. Таким образом, судьба Барончелли была решена.

Всех преступников повесили на городских воротах, а затем поспешно зарыли в неосвященную землю. После казни Барончелли похоронят в одной дыре с ними — но с учетом серьезности преступления казнь должна была произойти на главной площади Флоренции.

Сейчас, когда маленькая повозка с грохотом катила мимо толпы, приближаясь к эшафоту, у Барончелли вырвался громкий стон. Страх сковал его душу, причиняя муки, не сравнимые ни с какой физической болью; его бросало то в жар, то в холод, порой захлестывала дурнота, словно он тонул. Ему казалось, что еще немного — и он потеряет сознание, но забвение, как это ни жестоко, не приходило.

— Смелее, синьор, — раздался голос. — Бог не покинет вас.

Рядом с повозкой шагал его Утешитель. Этого флорентийца звали Лауро, и он был членом братства Санта-Мария делла Кроче, также известного как орден черных, потому что все его члены носили черные накидки с капюшонами. Цель ордена — дарить утешение и милость нуждавшимся, включая несчастные души, осужденные на казнь.

Лауро находился при Барончелли с первой минуты его появления во Флоренции. Он следил за тем, чтобы с пленным хорошо обращались, как следует кормили и одевали, разрешали посылать письма родным (Джованна так и не откликнулась на его призыв повидаться). Лауро выслушивал слезные покаяния Барончелли и оставался с ним в камере, чтобы за него помолиться. Утешитель взывал к Святой Деве, Христу, Всевышнему и святому Иоанну, покровителю Флоренции, чтобы они даровали Барончелли прощение, покой и позволили его душе попасть в чистилище, а оттуда — на небеса.

Барончелли не присоединялся к нему в молитвах, полагая, что Всевышний воспримет это как личное оскорбление.

Теперь Утешитель под черным капюшоном шагал рядом с ним и во весь голос произносил псалом, или молитву, или церковный гимн — из-за шума толпы Барончелли не мог разобрать ни слова, видел только белый пар изо рта. В ушах у него раздавалось лишь одно слово, оно пульсировало в такт сердцу: «Palle. Palle. Palle».

Повозка подкатила к ступеням, ведущим на виселицу. Утешитель взял Барончелли под локоть и неловко помог ему спуститься на холодный плитняк. У Барончелли от ужаса подкосились ноги; Утешитель опустился на колени рядом с ним и зашептал на ухо:

— Не бойся. Твоя душа воспарит прямо на небеса. Из всех людей один ты не нуждаешься в прощении. То, что ты совершил, было угодно Богу и не считается преступлением. Многие из нас называют тебя героем, брат. Ты сделал первый шаг на пути очищения Флоренции от великого зла.

Голос Барончелли так дрожал, что он с трудом понял сам себя:

— От Лоренцо?

— От распутства. Язычества. От нечестивого искусства.

Барончелли, стуча зубами, злобно взглянул на него.

— Если ты… если другие… верят в это, тогда почему вы не спасли меня раньше? Спасите сейчас!