На краю - Николай Свечин Страница 14

Лыков перевел взгляд на владивостокца и спросил:

— Среднего роста, коренастый, рыжие усы и голубые глаза навыкате?

— Агентура описывает так. А прячется где-то в темных слободах, даже не знаю, где именно. И сами рассудите, Алексей Николаевич — до Пантелея ли мне? Тьфу на него и растереть. Покуда он сам о себе не напомнит каким-нибудь кровопролитием.

— Да он уже напомнил, три кассы у военных сломал!

— Это не доказано, — отрезал Мартынов. — Разве Петька с Ленькой на такое не способны? То-то и оно… ваше высокородие.

Разговор зашел в тупик. Лыков поднялся:

— У вас когда ближайшая облава на Миллионку?

— Через три часа, а что?

— Возьмите нас с Сергеем Маноловичем. Хотим поглядеть на вашу местную «Хитровку». А то после ростовской Богатяновки скукота одна.

Начальник отделения оживился:

— А вы бывали на Богатяновке?

— Приходилось ^[30].

— Слыхал и я про нее… Ну, милости прошу к нашему шалашу. Приходите в половине двенадцатого. Оружие не забудьте. Чай, не с пустыми руками приехали? А то могу выдать временно, из конфиската.

Коллежский асессор молодецки похлопал себя по карману и сказал:

— Не требуется.

Питерцы ушли. Они спокойно отужинали в «Тихом океане», затем размялись по Светланской. Идти куда-то еще не решились — уж больно Владивосток горист. Одна только главная улица была относительно ровной, прочие уходили в сопки. Лыков в свои почтенные годы обленился лазить вверх-вниз и молодому помощнику запретил. Опять же Светланка, как любовно называли ее местные, предоставляла все удобства. Яркое электрическое освещение, великолепная гранитная мостовая, витрины магазинов и ресторанов, множество экипажей, забитая океанскими судами бухта — все это радовало глаз и будоражило воображение.

К указанному времени питерцы вернулись на Комаровскую. Во дворе встали в круг шесть человек. Лица их едва угадывались в свете одинокого фонаря. Они были спокойны: привычные к ночным облавам сыщики не мандражировали, курили в ожидании команды и тихо переговаривались.

Вышел Мартынов и поименно назвал своих подчиненных гостям:

— Надзиратели Тарногурский, Максюта и Колмаков. Городовые сыскного отделения Лисач, Волобуев и Скварек. Еще один городовой, фамилия его Попето, остается дежурить в отделении. Вот и весь штат!

Лыков демократично пожал руки всем, включая городовых. После знакомства начальник объявил подчиненным задачу: проверить сорок первый дом по Семеновской улице. Те загоготали: знакомое место, сколько раз там бывали! Алексей Николаевич внимательно следил за полицейскими, но они не выказывали никакого волнения. Похоже, облава на Миллионке — а Семеновская находилась в самой середке клоаки — их не пугала.

К удивлению приезжих, арестная команда дошла до нужного дома пешком. Спускаясь к заливу, Лыков видел огни на воде: вполне возможно, что шустрые ребята сгружали на берегу контрабанду (Амурский залив, в отличие от бухты Золотой Рог, не замерз). С каждым шагом огни становились ярче, толпа — гуще, а вонь заметнее. Особенная вонь, азиатская: терпкая смесь из миазмов вперемешку с экзотическими ароматами, в которых иногда угадывались специи. Люди, завидев полицейский отряд, молча расступались и потом долго смотрели им вслед. Некоторые разворачивались и пускались наутек. Мартынов и его чины не обращали на беглецов никакого внимания.

Вот и сорок первый дом! У ворот сыщиков встретил китаец с бляхой десятника и показал нужную дверь. Сыщики сгрудились у входа. Алексей Николаевич увидел, как две тени быстро мелькнули в крытой галерее и скрылись в сторону базара. Он указал на них Сергею Исаевичу, но тот лишь отмахнулся:

— Всех никогда не поймаешь, черт с ними.

Удивление питерцев нарастало. Вот команда ворвалась в комнаты, и сразу стало ясно, что там действительно располагался притон. В трех комнатах дымились опиумные кальяны, в четвертой на низеньких столах валялись счетные палочки для домино. Несколько человек, обкуренные до одури, лежали на грязных циновках. Хозяин с ахами и охами давал на ломаном русском языке пояснения надзирателю:

— Капитана, мало-мало себя содержать… Фсе мои друзя, зашли гость, хотел узе уходитя…

Мартынов расхаживал по комнатам и диктовал Максюте:

— Три банковки медные, в них денег… семьдесят шесть рублей сорок копеек…

При этом главный сыщик сунул себе в карман взятую со стола пачку мелких купюр. Покосился на питерцев и сказал:

— Должен же я из чего-то наградные выдать своим людям.

Отвернулся и продолжил:

— Костяшек для банковки двадцать три штуки. Курительных лампочек… Тарногурский, сколько там лампочек?

— Девятнадцать, ваше высокоблагородие ^[31].

— Пиши: девятнадцать. И два фунта опиума-сырца. Хотя нет, исправь на один. А это что в бутылях? Попробую… О, ханшин, самый лучший, из чумизы. Раз, два… семь четвертей. Одну заберите в отделение, пригодится.

Надзиратель усердно строчил в блокноте. Во всем обыске Лыкову чудилось что-то ненастоящее. Словно владивостокские сыщики разыгрывали перед приезжими спектакль. Окончательно статский советник понял, что происходит, когда китаец-десятник протянул Мартынову лист бумаги.

— Еще два? — спросил тот, глянув в записи, и китаец молча кивнул.

Тут Максюта ушел в соседнюю комнату. Лыков бесцеремонно отобрал бумагу у главного сыщика и помахал ей в воздухе:

— Агентура донесла? Или господин подполковник распорядился?

По затравленному взгляду Мартынова он понял, что попал в точку, но решил убедиться в этом наверняка:

— Это те, кто не платит дань?

— Ваше высокородие, прошу вас обратить этот вопрос к господину полицмейстеру.

Алексей Николаевич махнул рукой Азвестопуло и молча вышел на улицу. Там воздух был ненамного чище, чем в притоне…

— Фу… Как они тут дышат?

Грек выглядел расстроенным:

— Я правильно вас понял?

— Правильно. Все это была театральная постановка для приезжих. Банковки, опиум — настоящие. Только облава липовая. Потому как в соседнем доме все то же самое. И по всей улице так. И по другим не лучше. Но они платят ясак подполковнику Ледингу, и к ним полиция не ходит. А к тем, кто жмотится, посылают Мартынова. И нас, дураков, в придачу.

Не прощаясь и не объясняясь, питерцы отправились к себе в гостиницу. На душе у обоих было тошно. Однако вскоре Азвестопуло начал хорохориться:

— Ну и чего тут нового? Будто в других городах не так.