Возвращение Мориарти - Джон Гарднер Страница 14

Ни одна из выбранных развлекать Мориарти девушек никогда не получала за это денег, но и сожаления по этому поводу никто из них не высказывал. Это может показаться странным, но с женщинами Профессор был робким и застенчивым, дамским угодником себя не считал и при необходимости обращался к самым высококлассным шлюхам, которые находили его общество приятным как в постели, так и вне ее, а самого клиента необыкновенно щедрым. Редко кто уходил от него без подарка, украшения или какой-нибудь милой безделушки, и никто не оставался голодным, поскольку Профессор питал слабость к хорошей пище, и вечера в его доме всегда начинались с отличного ужина.

В ожидании мисс Феннинг Мориарти позаботился о том, чтобы на столе присутствовали икра, креветки, сардины, маринованный тунец, анчоусы, копченый угорь, лосось, заливные яйца. За закусками следовали куриные дариоли, котлеты из баранины, заливная говядина, кнели из утки с помидорами и артишоком, македонский салат и английский салат с латуком, горчицей, редисом, зеленым луком и томатами, приправленный на французский манер. Все это запивалось чудесным шампанским «Руаяль Шартэ» из Эперне.

В то время как Мориарти с удовольствием готовился к приятному во всех отношениях вечеру, в районе Уайтчепела происходили другие события. Немногие из тех, кто бродил в ту субботнюю ночь по мрачным улицам, могли позволить себе шикарные закуски, холодное мясо и салат или бокал шампанского. Был среди них один, кто, подобно сотням других, употреблял в изобилии лишь джин.

Двумя днями ранее семейная пара, проходившая в полицейских отчетах под фамилией Келли, вернулась в Лондон с полей Кента, где участвовала в уборке хмеля. Мужчину, работавшего грузчиком на рынке, звали Джоном Келли; женщину, носившую темно-зеленое ситцевое платье, расшитое астрами и золотистыми лилиями, а также черный, с тремя металлическими пуговицами, хлопчатобумажный жакет с отделкой под мех и черную соломенную шляпку, украшенную черным бисером, знали под разными именами, в том числе как Кейт Келли и Кейт Конуэй. Маленькая, сорока трех лет отроду, с мелкими чертами лица, придававшими ей сходство с птичкой, страдающая вследствие пристрастия к алкоголю брайтовой болезнью, она жила в ночлежке, оплачивая пребывание в оной собственным телом. Настоящее ее имя было Кэтрин Эддоус, и с Джоном Келли она сожительствовала, довольно нерегулярно, последние семь лет. Мориарти она не знала и даже о нем не слышала, но была известна Пейджету и другим агентам Профессора. Многие работавшие в Уайтчепеле констебли считали ее обычной проституткой.

В Лондон эта парочка вернулась раньше времени из-за одной случайной реплики Кейт, брошенной ею в присутствии Джона неделей раньше. Жизнь за городом избавляет человека от многих опасностей и тревог, но даже там, на полях Кента, разговоры рано или поздно, особенно по ночам, заходили об убийствах и неведомом злодее, как будто следившем за всеми из темных подворотен и закоулков Спитлфилдза и Уайтчепела. Однажды, когда Джон Келли и Кэтрин пили в компании себе подобных, кто-то упомянул об объявленной неофициально награде в пятьсот гиней. Ни Келли, ни Кэтрин Эддоус ничего об этом не слышали, и Келли попросил человека, сообщившего эту новость, рассказать поподробнее.

— Я понимаю, что есть вещи, говорить о которых полицейским не следует, — сказал он. — Но кому еще, черт побери, рассказать о Кожаном Фартуке, как не им?

— Есть такой парень, Альберт Дэвис, обретается обычно в «Ягненке», на Лэмб-стрит. Он приведет другого, большого начальника; вот ему и надо все сообщить.

Позднее, уже после событий 29 и 30 сентября, Келли сказал в полиции, что вернулся с Кэтрин Эддоус за «вознаграждением». Полицейские решили, что речь идет о ста пятидесяти фунтах, обещанных Монтегю и Уайтом, и других вопросов по этой теме не задавали. Но Келли, несомненно, имел в виду гораздо большую сумму, предложенную главой криминальной семьи.

Разговор продолжался, и люди, успевшие нагрузиться алкоголем, спешили поделиться с собутыльниками собственными страхами и сочиненными в пьяном мареве теориями. В обсуждении участвовали все присутствовавшие за исключением Кэтрин Эддоус, которая странным образом притихла и погрузилась в какие-то свои мысли. Молчала она и на следующий день. Позднее Келли вспоминал, что Кэтрин была как будто во сне. Вечером она все же призналась сожителю, что догадывается, «кто такой Кожаный Фартук», а потом добавила уже с большей уверенностью: «Думаю, я знаю, кто это».

Мысль эта настолько овладела ею, что в конце концов Келли не выдержал и предложил вернуться в Лондон, чтобы она рассказала о своих догадках кому следует. Он несколько раз просил ее назвать имя или хотя бы намекнуть, кто попал под подозрение, но Кэтрин, у которой хитрость алкоголички сочеталась со скрытностью прожженной обитательницы ночлежки, упрямо отказывалась делиться тайной.

Пара вернулась в столицу. Заработанных на сборе хмеля денег хватило не только на поезд, но и на джин, и на койку в ночлежке на Дин-стрит.

Утром в пятницу, 28-го, оба проснулись в не лучшем расположении духа, что было естественным следствием неумеренного возлияния накануне, а также осознания того печального, неумолимо напоминающего о себе со всех сторон факта, что жизнь вернула их в ужасающую грязь и тесноту лондонского Ист-Энда.

Кэтрин нездоровилось, в чем также не было ничего удивительного, поскольку терзавший ее хронический нефрит, или, проще говоря, воспаление почек, вел неумолимое наступление на изнуренный организм. Они поспорили. Джон Келли попытался отправить ее в «Ягненок», к Альфреду Дэвису. Она отказалась, сославшись на недомогание. «Вот опохмелимся, и мне полегчает». Как и все достигшие хронической стадии алкоголики, Кэтрин не могла смотреть в лицо неприветливой реальности, не уняв пагубное влечение.

Но денег на выпивку не нашлось. Они опять поругались. В конце концов Келли согласился заложить башмаки. Эддоус сама стащила обувь с его ног у ссудной кассы на Олд-Монтегю-стрит, шмыгнула внутрь и вышла с олдерменом [29]в кулаке.

С появлением денег в их общем кармане необходимость тащиться на Лэм-стрит ощущалась уже не так остро. Они вроде бы двинулись в нужном направлении, но застряли на полпути, проиграв в схватке с джином. Для пьяного время пролетает быстро. Разгоряченные спиртным и спорами, разгоревшимися в одной из пивных то ли на Олд-Монтегю, то ли на Уэнтуорт-стрит, пара внезапно, как им показалось, осталась с шестью пенсами в кармане и перспективой провести на улице ночь, которая уже спускалась на город.

К тому времени Кэтрин Эддоус уже пришла в доброе расположение духа.

— Пойду к Дэвису утром, — объявила она Келли. — Вот тебе четыре пенса. Возвращайся на Дин-стрит. А я попробую переночевать на Майл-Энд.

Кейт имела в виду, что рассчитывает найти приют в работном доме, куда доступ мужчинам требовалось заслужить.

К утру субботы, 29-го, оба снова подошли не в лучшем состоянии и снова без гроша в кармане. Только вот закладывать было уже нечего, и Джон Келли пребывал в пасмурном настроении. Какое-то время они просто слонялись бесцельно по улицам, а около двух Эддоус, все естество которой требовало выпивки, объявила, что отправляется к дочери.