Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин - Екатерина Гринева Страница 13

Я не нашла ничего лучшего, чем выдать расхоже-интернациональное:

– О’кей.

– Гуд, – услышала я в ответ. – Вери гуд.

– Сэнкью, – брякнула я. Но он уже не слушал: он уходил-уплывал от меня, рассекая толпу своими широкими плечами, обтянутыми кашемировым свитером.

Еще не объявляли посадку на самолет. Я сидела в кресле и смотрела на поле – я еще никогда не видела самолетов так близко через большое, во всю стену, окно зала ожидания.

Наиболее нетерпеливые пассажиры уже толклись возле стойки регистрации со своими чемоданами и сумками. Объявили посадку, и все ринулись в ту сторону, выстраиваясь друг за другом в длинную очередь, похожую на загогулину. Я оказалась втиснутой между моложавой парой, обремененной двумя серебристо-серыми чемоданами, и молодой девушкой, без умолку с кем-то болтавшей по телефону. Я поправила сумку на плече и достала из нее паспорт вместе с посадочным билетом.

Огромная серая кишка-труба поглотила пассажиров, все дружно топали по ней, торопясь и обгоняя друг друга.

У входного люка нас встречали две стюардессы и один стюард – молодой брюнет с волнистыми волосами.

Мое место было у окна. Справа сидела бабулька лет семидесяти, с седыми кудряшками-кудельками, она крепко прижимала к груди ярко-розовую сумку и вертела головой в разные стороны. Я прильнула к иллюминатору, рассматривая летное поле. День был серо-мглистым: я почувствовала, что голова моя наливается тяжестью, у меня болела рука и хотелось спать. Я отчаянно боролась с сном, боясь пропустить момент взлета. Наконец, мимо медленно поплыли самолеты, оставшиеся на поле, как в замедленной съемке. Я уткнулась носом в иллюминатор, ничего не слыша вокруг себя, полностью выключившись из окружающего мира, и вот самолет задрожал, завибрировал, и этот звук моментально отозвался холодом у меня в животе. Мне стало страшно: руки тоже похолодели, и я вцепилась в подлокотники, вжалась в кресло, но самолет уже готовился оторваться от земли, основательно разбегаясь перед прыжком-рывком в мрачно-серые небеса. Я закрыла глаза и прошептала первые строчки польской молитвы, которую часто слышала от Гени. Рядом со мной раздались голоса. Разговаривали по-французски. Один – мужской голос, другой – женский. Я открыла глаза. Одна из стюардесс, та, у которой была толстая коса, очаровательно улыбаясь, говорила той самой «стильной спине» в кашемировом свитере о том, что пересесть никак невозможно, потому что все места заняты. Я вытянула шею. Мужчина моей мечты не хотел сидеть рядом с толстым пассажиром лет тридцати, с чавканьем жевавшим булочку с сосиской.

– Прошу вас, – вежливо настаивала стюардесса, – займите свое место. Нельзя стоять в проходе.

– Но я не могу… он… пахнет, – с отчаянием жестикулировал «кашемировый свитер».

– Прошу вас. – Стюардесса уже подталкивала его к месту, как вдруг он решительно направился ко мне, и я – от невольного испуга – сцепила руки и подалась назад.

– Вот свободное место, – сказал он указывая на мой ряд.

Она колебалась недолго: его напору и решимости сопротивляться было очень трудно. Он наседал-нападал на нее со здоровой решительностью и агрессией. Стюардесса, немного поколебавшись, сдалась. Она улыбнулась еще раз холодной вежливой улыбкой и сказала:

– Хорошо. Садитесь.

Пульс мой застучал сильнее, лоб покрылся мелкой испариной. Почему-то совсем некстати я подумала, что сейчас упаду в обморок, чего со мной раньше никогда не случалось. Но, похоже, именно сегодня я была близка к этому состоянию, как никогда.

Старушка – божий одуванчик – встала, и «кашемировый свитер» сел рядом со мной. Я затаила дыхание. Лучше всего притвориться, что я сплю, и я поспешно закрыла глаза. Но моей недавней сонливости как не бывало – ее унесло напрочь, и я подумала, что все время полета мне придется усердно изображать из себя спящую красавицу, иначе я вряд ли вынесу присутствие этого мужчины рядом с собой.

Небесные красоты проплывали мимо меня, а я старательно жмурила глаза, мерно и тихо дыша.

Спустя какое-то время послышалось шуршание, и сквозь ресницы я увидела, что мой сосед достал блокнот и начал что-то в нем писать быстрым летящим почерком. Бизнесмен, решила я. В кафе он не отрывался от ноутбука, сейчас – от блокнота. Мужчина был поглощен своим делом и не обращал на окружающих никакого внимания. Я снова закрыла глаза. Мне уже стало неудобно так сидеть, но я боялась пошевелиться, чтобы не выдать себя. Раздался голос стюардессы, предлагавшей напитки. Я подалась вперед.

– Мне колу! – отчетливо сказала я.

«Кашемировый свитер» выбрал простую воду. Еще бы, подумала я, такие мужчины, наверное, пьют родниковую воду с Альп, а не стандартную газированную с красителями.

Пил он большими глотками, бесшумно, жадно. Голова его слегка запрокинулась, и я скосила на него глаза. Он не обращал ни на кого внимания – как будто вокруг него совершенно не было людей. Ощущение от такой манеры держаться возникало не самое приятное, словно я вообще не существую на свете.

Я вся подобралась и протянула руку за стаканом с колой. Он не сделал никакой попытки помочь мне, и я подумала: хорошая отместка за такое его поведение получится, если я сейчас расплескаю колу на его брюки или свитер! Это сразу выведет этого сноба из состояния полного наплевательства на всех и вся.

Сонливости уже не было. Я подняла руку, чтобы поправить волосы, и случайно задела локтем своего соседа. Он вообще никак не отреагировал – я была для него надоедливой мухой, просто кружившей в воздухе.

– Экскьюзми, – сказала я довольно громко. Но он просто меня не слышал и даже не повернул головы.

Хрен мажорный, как выражается, говоря о таких мужиках, Светка Чиж. «Заносчивый эгоист с завышенным самомнением, но привлекателен, сукин сын, и сексуален», – вздыхала она. Чем-то подобные типы неизменно ее привлекали. «Опять я втюрилась в хрена мажорного», – говорила она, заявляясь на работу. Я сочувственно кивала ей, не слишком вникая в перипетии личной жизни коллеги. И вот сейчас я, похоже, понимала ее. Чувства, возникавшие в моей душе из-за нескольких мимолетных столкновений с этим мужчиной, плохо поддавались логическому осмыслению. Во-первых, я испытывала жуткое раздражение оттого, что в его системе координат меня не существовало как самостоятельной единицы. Он просто не обращал на меня никакого внимания! И от одного этого можно было прийти в бешеную ярость. Во-вторых, он… притягивал меня. Как магнит – железные опилки, несмотря на всю прозаичность этого сравнения. Чтобы он ни делал и куда бы ни глядел, мне от него глаз не хотелось отводить! В-третьих, он… пугал. Внушал мне странный безотчетный страх, как непредсказуемое явление природы – тайфун «Катарина» или извержение исландского вулкана с труднопроизносимым названием.

Это пренебрежительное невнимание к себе сносить и дальше я уже не могла. Собрав в кулак всю свою решимость, я встала и выпалила на своем безукоризненном французском языке, отточенном в диалогах с Геней:

– Простите! Я вас побеспокою, но мне нужно выйти. Я понимаю, что вам не хочется вставать, но все же прошу вас как-то учесть мою просьбу!