Окончательный расчет - Фридрих Незнанский Страница 12

Курбатов развел руками и ласково посмотрел на старика.

Маслюков на упоминание об армии кивнул и вроде бы немного успокоился, но в глаза Владимиру Михайловичу смотреть явно избегал. — Уж простите меня за наглость, — продолжил как ни в чем не бывало Курбатов, — но я смотрю, чай у вас настоящий индийский… Не угостите чашечкой?

— Конечно-конечно! — Маслюков, словно спохватившись, тут же включил электрочайник, поставленный тут, видимо, для общего пользования, и извлек из маленького навесного шкафчика вторую чашку. — Только я и вправду ничего не видел… Правильно мне в тот раз следователь сказал — чего только не примстится со страху-то…

— Это уж точно!.. Если вам что и почудилось, Тихон Тихонович, стесняться не стоит, многим в таких ситуациях чудится… Вы теперь, я вижу, сомневаетесь во всем, даже в том, что этот джип, откуда стреляли, был темного цвета!..

— Ну в этом-то я не сомневаюсь! — возразил старик и впервые посмотрел на Курбатова. — Джип кроме меня и охранник видел, издали, правда, из холла, но видел! А харю эту белокурую — нет! Следователь так и сказал: мол, примстилось это тебе, мол, не позорься, старик, и не рассказывай никому… Не ровен час, случится что… Так что ничего такого я не видел.

Владимир Михайлович пристально поглядел Маслюкову в лицо и наконец встретился с его взглядом: глаза у Тихона Тихоновича оказались голубыми, очень ясными и совсем-совсем не глупыми… Значит, «примстилось»… Хорошее, старомодное словечко, должно быть, местное… Ай да старик!..

— И что же, ясным было видение-то? — сочувственно поинтересовался он вслух.

— Да вот, словно и вправду, как вас сейчас вижу, — вздохнул Маслюков. — Как будто бы внешность у него прямо ангельская, белокурый такой, а в руках ствол… Привидится же такое!.. Правда, я тут же зажмурился, а когда глаза открыл, никакого видения не было… Только зад джипа этого за угол мелькнул… Так что я и вправду ничего не видел!.. А чай готов, присаживайтесь, господин следователь!.. И в протоколе вашем тоже отметьте: ничего, мол, Тихон Маслюков не видел!

— Бог с ним, с протоколом, — задумчиво произнес Курбатов. — А чаек я с удовольствием с вами попью… Хороший вы, видать, человек, Тихон Тихонович! Один живете?

— Внучка у меня. — Старик вздохнул и отвел глаза. — Маленькая еще, десять лет всего… Сын погиб, а невестка замуж вышла, ну Катя ей стала не нужна, вот и оставила мне… Еще чашечку?

— Спасибо! — Владимир Михайлович поднялся, приоткрыл дверь и, как можно громче, дабы сказанное достигло ушей дежурного администратора, произнес: — Жаль! Очень жаль, что вы ничего толком не успели рассмотреть! Ничего, однако, не поделаешь, всего доброго!

Выйдя в холл, Курбатов бросил безразличный взгляд за стойку и с удовлетворением отметил, с каким торжеством глянул в его сторону дежурный, впрочем тут же уткнувшийся в какие-то бумаги.

Поднявшись на свой этаж, Владимир Михайлович дошел до номера опергруппы, распахнул дверь и едва не споткнулся на пороге: его тезка Володя Яковлев был занят делом на первый взгляд странным: обходя комнату по периметру, он через каждые полметра награждал стены довольно увесистыми пинками…

Курбатов дождался, пока оперативник завершит свой необычный обход, и лишь после этого, удовлетворенно кивнув, вошел в номер.

— И как? — поинтересовался он, спокойно взглянув на Яковлева.

— Как и следовало ожидать, — усмехнулся тот. — Прогуляться не желаешь? Лично я не отказался бы перекусить.

— Я тоже… Пошли!

До облюбованного ими кафе они дошли молча. Но прежде чем войти туда, Курбатов вопросительно поглядел на Яковлева.

— Как и следовало ожидать, прослушка имеет место, — зло усмехнулся он.

— Ты на всякий случай проверял или по конкретной причине?

— Интуиция… — пожал плечами опер. — Не нравится мне тут… Я имею в виду — поведение коллег не нравится.

— Правильно не нравится, — кивнул Курбатов. — Я сейчас со швейцаром беседовал. Хороший старикан и — умница: как свидетеля его запугивали — насколько понимаю, мой коллега, цветовод-любитель…

— Это он тебе сам сказал? И не побоялся? — удивился Яковлев.

— Прямо он мне ничего не сказал, а вот понять дал достаточно ясно, говорю ж — умница! И по меньшей мере одного из убийц старикан видел в лицо — говорит, красив как ангел и столь же белокур…

Владимир Владимирович Яковлев присвистнул и с уважением посмотрел на Курбатова:

— Ну надо же! И как тебе удается раскрутить свидетелей, да еще запуганных?!

— Золото мое, — вздохнул Курбатов, — на то я и следак со стажем. Но тут, повторяю, моей заслуги нет! Судя по всему, старикан сам заранее решил нам рассказать все, что знает, но так, чтобы в протоколы это не попало. Все обдумал и сочинил нечто вроде сказочки про свой якобы глюк… Словечко такое чудное: «Примстилось, говорит, мне…»

— Класс! — Яковлев широко улыбнулся. — Надо же, не перевелись еще на российских просторах честные люди… Хотя глюк к протоколу не подошьешь.

— И не надо, — улыбнулся Курбатов. — Во всяком случае, пока.

Женя Шмелева с обидой посмотрела на задремавшего Мозолевского и резко отодвинулась на свою половину широкой, скрипучей кровати. Затем, не заботясь о том, что может разбудить любовника, вскочила на ноги и, подойдя к окну, нарочито шумно распахнула форточку.

«Любовное гнездышко» Евгении Петровны представляло собой всего лишь однокомнатную, довольно убого обставленную хрущевку, доставшуюся Жене после смерти матери по наследству.

Роман, старательно изображавший дрему, слегка приоткрыл глаза и с неудовольствием глянул на свою ненасытную подругу:

— Чего шумишь, Женюра? — Он сел на постели и откровенно зевнул. — Прости, дорогая, я сегодня не в форме, двое суток почти не спал.

— Что-нибудь случилось? — Абсолютно обнаженная Женя моментально отошла от окна и присела на кровать, отчего на ее животе, как тут же увидел Мозолевский, образовалось сразу три складочки… Пора, пора дамочке прикрывать свою наготу от кавалеров! Дьявол, неужели он никогда от нее не избавится?! Похоже на то: слишком много она знает, не только от дурака Шмеля, но, к сожалению, и от него самого…

— Случилось, — произнес он, стараясь не смотреть на живот любовницы и сосредоточив внимание на ее разрумянившемся после их общения, которого Женьке явно не хватило, лице.

— Рассказывай! — Тон Шмелевой мгновенно изменился, а рука потянулась к халатику, небрежно брошенному рядом с кроватью.

— В сущности, ничего особо страшного: из-за этого козла к нам нагрянула Генпрокуратура… Неприятно, но и дергаться особо не стоит, у Пименова все под контролем, так что…

— Какого лешего, — нахмурилась Женя, — вам что, непременно нужно было вязаться с этим депутатом?!

Она неприлично выругалась, а Мозолевский поморщился: матерящихся баб он не любил, полагая, что женщина должна быть пугливой, сдержанной на язык и покорной. При этом обязательно нежной и темпераментной в постели. Супруга Шмелева удовлетворяла этим качествам, к сожалению, частично, список ее достоинств, собственно говоря, исключительно постелью и ограничивался.