Nevermore - Гарольд Шехтер Страница 12

Но оружие оказалось ненужным. Прежде чем оба стража порядка успели извлечь из-за пояса дубинки, именуемые в просторечии «билли», Нойендорф остановился, воздев обе руки к небесам, заревел от ярости и боли, подобно раненному насмерть самцу лося, и — рухнул ничком наземь!

На столь неожиданный поворот событий толпа ответила дружным протяжным вздохом растерянности и изумления. Затем наступило молчание; из хижины донесся звук, похожий на тяжелую поступь башмаков по деревянному полу. Звук этот сделался более отчетливым, крупная фигура показалась в дверях, и на бледный, пасмурный свет вышел полковник Крокетт собственной персоной, который (если не считать пятна крови и прорехи в верхней части левого рукава), казалось, ничуть не пострадал!

Увидев перед собой море взволнованных лиц, Крокетт — его собственная физиономия не выражала ничего, кроме полного удовлетворения, — испустил смешок, в котором удивление смешалось с легкой издевкой.

— Чтоб меня пристрелили, освежевали и в землю закопали без отпевания! — выразился он. — Вы что ж, ребята, думали, старый Дэви Крокетт позволит отлупить себя такому вот задире-неумехе? — И он кивком указал на бесчувственное тело, распростершееся у его ног.

— И впрямь думали! — воскликнул капитан Расселл. — Подобный вывод — сколь бы невероятен он ни был — напрашивался, пока вы не вышли из логова Нойендорфа.

— Да что там! — ответил Крокетт. — Штанцы у меня малость помялись, пока я возился с этим гадом, вот я и подзадержался, приводя себя в порядок.

В эту минуту из уст Нойендорфа, слабо зашевелившегося на земле, послышался тихий дрожащий стон.

Крокетт, чуть присев на одной обутой в тяжелый башмак ноге, другой ногой влепил мощный удар в правый висок поверженного врага, который еще раз простонал и вновь погрузился в прострацию. Крокетт наклонился и ухватил Нойендорфа за массивную правую руку, в которой тот все еще сжимал нож с длинным лезвием. Разогнув пальцы противника и завладев его оружием, Крокетт выпрямился и торжественно преподнес зловещее с виду орудие полицейскому.

— Капитан! — возвестил Крокетт. — Пусть меня кузнечики залягают до смерти, если бедную миссис Макриди прикончили не этим резаком! — После чего он обернулся к толпе, упер руки в боки и провозгласил: — Леди и джентльмены!

— Идите по домам и будьте спокойны, ибо благодаря отваге здешних констеблей и некоторой помощи со стороны вашего смиренного слуги славный город Балтимор может впредь не бояться этого коварного желтобрюхого пресмыкающегося.

— Прошли его денечки, не будет он больше ползать по ночам и убивать беспомощных вдов в постели!

Это заявление возымело тот самый эффект, на который, без сомнения, рассчитывал ловкий рубака и писака. Радостный клич пронесся по толпе, десятки шляп взметнулись в воздух, к полковнику со всех сторон ринулись поклонники — и вот уже довольного собой героя подхватили на руки и подбросили вверх.

Но не все собравшиеся разделяли общее торжество. Как paз когда я поспешно спускался со своей вышки из ящиков и бочек, несколько не слишком респектабельных субъектов начали украдкой покидать гавань. Среди них я заметил двух негодяев с дурными манерами — с оными субчиками я недавно имел несчастье столкнуться. Их лица выражали крайнее разочарование, и, покидая место действия, они бормотали невнятные угрозы в адрес Крокетта.

Благодаря общему движению и некоторому убыванию зрителей я смог подобраться ближе к своей цели. И вот уже я стою вплотную к Крокетту — поклонники снова поставили его на землю, и он нежился в лучах внимания, изливаемых на него привлекательной молодой особой, одетой в богато вышитое муслиновое платье, почти не скрывавшее линий ее женственной природы. По откровенному, чтобы не сказать — обнажающему покрою платья, как и по нецеремонной откровенности поведения я вынужден был заключить, что эта особа, при всей своей юности, успела понатореть в превратном искусстве флирта.

— Господи боже! — восклицала она тихим, как бы задыхающимся голосом, мягкой белой рукой поглаживая разодранный и окровавленный рукав Крокетта. — Ваша рука. Ах, бедняжка! Этот негодяй нанес вам ужасную рану, полковник Крокетт!

— Вы об этой царапине? — ухмылялся во весь рот пограничный житель. — Да по мне, комар жалит больнее. Хотя, должен признать, досадно, что лучшую рубашку мне так попортили. — И по его лицу скользнуло выражение искренней скорби при виде рваной дыры, оставленной в его одеянии ножом Нойендорфа.

— О, вы самый храбрый, самый сильный мужчина, какого я видела в жизни! — вздыхала молодая особа, складывая руки под подбородком и с нескрываемым обожанием уставившись на Крокетта. — Вы прямо ворвались в этот домишко, так дерзко, бесстрашно. Но как вы справились с этим ужасным чудовищем? Я прямо-таки успокоиться не смогу, пока не услышу все-все, до последней подробности!

Этот пылкий призыв, исходивший из уст весьма соблазнительного создания, едва ли сумел бы оставить без ответа даже не столь восприимчивый к лести человек, как Крокетт. Но прежде чем он успел откликнуться на эту просьбу и начать продолжительный — и, боюсь, крайне утомительный — монолог, я сделал шаг вперед, чтобы оказаться лицом к лицу с полковником.

— Растяните меня! — воскликнул он. — Вот тот малый, который первым учуял гада! — Шагнув мне навстречу, он мускулистой рукой обхватил меня за плечи и отвел немного в сторону от кучки поклонников, которые теснились все ближе в надежде услышать новые откровения. Хотя от природы я с трудом выношу подобные проявления фамильярности, в особенности от совершенно постороннего человека, в данном случае мне пришлось мириться с дурными манерами пограничного жителя.

— Кротик, — заговорил он, вплотную приближая губы к моему левому уху и понижая свой зычный глас почти до шепота. — Когда слух об этой заварушке просочится в газеты и публика прочтет, как Дэви Крокетт в одиночку справился с этим безбожным подонком, мои враги в Вашингтоне перебесятся, хоть веревками вяжи! Вы мне большую услугу оказали, Кротик, не стану спорить. Так что, будем считать, мы квиты, верно?

Он отступил на шаг и выбросил вперед правую руку в освященном традицией жесте мужского союза и примирения.

На миг нерешительность охватила меня. Скрыть от Крокетта те сведения, которые я пришел ему сообщить, как бы малоприятны ни были они для его слуха, означало бы изменить святому делу абсолютной и безусловной истины, коему я посвятил всю свою жизнь. С другой стороны, я понимал, что моя весть заведомо восстановит против меня полковника, ибо он, несомненно, воспримет мое вмешательство как умышленную, а то и злонамеренную попытку омрачить выпавший на его долю миг славы. Разум мой был охвачен смятением, и я отчаянно искал способа разрешить это мучительное, невыносимое и, по-видимому, неразрешимое противоречие!

Но тут краем глаза я уловил какое-то движение в нескольких ярдах левее того места, где я стоял. Бросив быстрый взгляд в ту сторону, я увидел, что к Нойендорфу вернулось сознание и он, приподнявшись на колени, борется с капитаном Расселлом и сержантом Донеганом, которые стараются завести руки ему за спину и зажать их парой железных наручников. Нойендорф отличался столь богатырской силой, что при обычных обстоятельствах вполне мог бы воспротивиться этому маневру, однако, все еще оглушенный мощными ударами Крокетта, он не сумел противостоять совместным усилиям двух полицейских, и после краткой жестокой схватки они сумели-таки заковать его руки в металлические браслеты.