Страшная сказка - Елена Арсеньева

«Она! Точно – она. Волосы отрастила, ишь какаягрива, а так – совершенно не изменилась. Она!

Интересно, узнает она меня? Ха! Пусть толькопопробует не узнать! Вот сейчас плюхнуться рядом на лежак, хлопнуть красотку познакомой до боли, можно сказать, родной попке и воскликнуть: «Надюшка, звездамоя! Это я, твой Гашиш!»

Хотя… Нет, конечно, нет. Не тот уровеньотношений. Мужики, которые шныряют вокруг и жрут ее глазами, полопались бы отзависти, конечно, однако… как бы им не пришлось лопаться от смеха, когда яогребу здоровецкую оплеуху из этих нежных ручек. А не исключено. Ведь этакрасотка выпала, можно сказать, выскочила из моей жизни так же стремительно,как выскакивает из автобуса человек, едва не проехавший свою остановку. И хотья отродясь не гонялся за бабами, твердо веря, что на каждую не давшую отыщетсядесять давших, именно эта женщина могла бы заставить меня изменить трезвомурасчету типичного Близнеца: брать только то, что само идет в руки.

Однако узнает она меня или нет? Конечно, яизменился за эти два года, но не настолько же! Она меня видела, факт, но тутстолько мужиков, глаза разбегаются… Ого, рядом с ней как раз освобождаетсятопчан! Ладно, дадим девушке шанс».

Егор неторопливо поднялся, сгреб шорты исандалии – весь свой пляжный гардероб – и сделал знак пробегавшему мимо бою.Тот понятливо кивнул, отложил совок, которым спешил собрать с бирюзовой гладибассейна упавшие туда сиреневые и розовые лепестки (в мае в Агадире все цвететкак ошалелое), перекинул через плечо бело-синий полосатый матрац, совершилнебольшую пробежку – и уложил матрас на освободившийся лежак, ровно наполсекунды опередив долговязого немца, который с апломбом истинного арийцамаршировал с другого края бассейна. Немец полыхнул на маленького арабаоткровенно расистским взглядом, словно отчаянно пожалел в эти мгновения обесславной судьбе армии Роммеля, которая легла костьми как раз где-то в этих местах,в северо-западной Африке. А может, просто в северной, какое это теперь имеетзначение? Главное, что Роммель не успел прижать к ногтю арабов, и нынче любой икаждый из них мог перейти дорожку потомку победоносных тевтонов. Впрочем, оныйпотомок не мог не понимать, что бой действовал в данном случае под давлениемпревосходящих обстоятельств. Немчин окинул взглядом бледно-голубых глаз этинеспешно приближающиеся обстоятельства в лице Егора, оценил его впалый,перетянутый буграми мышц живот, накачанные плечи, а также – свидетельствоошибок молодости – изрядно выцветшую татуировку (спиртовой тушью деланную, гдеж там возьмешь иной материалец!) на правом предплечье (церковь с четырьмякуполами и орел двуглавый, только вместо герба буковки УК) – и… около бассейнав отеле «Альмохадес» случился новый разгром под Москвой, новый Сталинград,новая Орловско-Курская битва и все прочее, прочее, вплоть до сдачи Берлина:блицкриг провалился, фриц стушевался и круто повернул в западном направлении.

Более на плацдарм возле прекрасной дамы непретендовал никто, и Егор занял его с видом победителя.

А дама, заметьте себе, словно бы и не ведала,какие баталии вокруг нее разворачивались. Лежала себе и лежала, устроив насомкнутых руках красивую рыжеволосую голову, неотрывно глядя на синюю-пресинююгладь воды… Строго говоря, водичка была голубая, но никто из людей, понимающихэто петушиное прилагательное, никогда не употребляет. Синий, говорят они.Светло-синий. Ну очень светло-синий…

И Егор вдруг остро, словно это было только вчера,вспомнил, как она царапала остреньким темно-красным ноготком по его плечу,обводя очертания куполов, цепей, которые разрывал орел, чаши, на которойпокачивалась церковь, и выспрашивала: «А это что значит? А это?» И он,поеживаясь от щекотки, рассказывал, что орел с буковками УК (Уголовный кодексназывается) – это государство, весы – срок, который оно отвесило гражданинуЦареву Егору Константиновичу, четыре купола – четыре года, которые емуназначено было чалиться, разорванные цепи – знак того, что вышел досрочно.

– Гоша, а больно было колоться? –спросила она.

– Да уж, – усмехнулся он. – Это явсю твою божественную попку лидокаином обработал вдоль и поперек, а там,знаешь, никакой анестезии, ни местной, ни общей, и в помине не было: хочешьвыглядеть как человек – терпи.

– Молчи, терпи и плачь, – промурлыкалаона, сильнее вдавливая отточенный ноготок в его тело, и хоть это было тьфу,пустяки, не боль, ему отчего-то почудилось, что из светло-синих (!) линийвыступают капельки крови – темно-красной крови, точно такой же, как покрывающийее ногти лак. Ну а потом Егор сказал, что не одному лишь искусству татуировкинаучился там: вот если бы печатались книжки про не только всем известнуюКамасутру, или китайский даосизм, или еще что-то в этом роде, а издали бы пособиепо лагерной школе секса, то не было бы для женщин лучшего учебника, особенно вискусстве… как бы это поизящнее выразиться… в искусстве игры на флейте! Онаслушала с блаженной усмешкой, а потом они перешли к практическим занятиям, и,кажется, не было в его жизни более прилежной и умелой ученицы… А потом онаисчезла – просто исчезла, будто и не было ее никогда.

И что? За какие-то два года вот так всезабыть? В упор не видеть человека, которому… который…

– Надюшка, не хочешь купнуться? –послышался рядом веселый мужской голос, и Егор сначала зафиксировал, что этосказал русский (со всех сторон слышалась только немецкая и французская речь),мимолетно удивился, кто может к ней обращаться этак фамильярно, и, оторвавшисьот невеселых мыслей, посмотрел в направлении голоса.

Парень со светлыми волосами, с которых капалавода, высунулся из бассейна, словно водяной, и смотрел на молодую женщину,призывно пошлепывая ладонями по воде. Солнце играло на его мокрых загорелыхплечах – плечи тоже были ничего себе, не слабее, чем у Егора, даром что безтатуировки.

– Хочу, – сказала она, легко вскочила слежака и, красиво поводя своей умопомрачительной попкой, соскользнула вбассейн.

Парень поддержал ее в воде, и на какой-то мигих тела прильнули друг к другу, и Егор увидел, как смотрят на эту женщину егоглаза. Они были голу… черт! Вот именно что они были голубыми, а никакими несветло-синими! Голубыми, да, гори оно все огнем!

Вот в чем дело, значит. Вот почему она никакне хотела узнавать Егора.

Она была здесь не одна, а со своим мужчиной!