Бенефис мартовской кошки - Дарья Донцова Страница 12

Уборщица грохнула ведро о пол, устало откинула с лицавыбившуюся прядь волос и тихо сказала:

– Мне и в голову не придет стукнуть такое милое животное.

Тетка была по виду старше меня, скорей всего, она недавносправила пятидесятипятилетие. Усталые карие глаза смотрели приветливо, а губыулыбались. Секунду уборщица изучала Хуча, потом сказала:

– Он не виноват, просто обалдел от шума, вон какой бедлам, уменя к концу дня голова кругом идет, чего уж от маленькой собачки хотеть?

И она, наклонившись, погладила пса.

– Вы собачница? – скорей утвердительно, чем вопросительносказала я.

– И кошатница, – улыбнулась тетка, – впрочем, как говорилШопенгауэр, чем больше я узнаю людей, тем сильней люблю собак.

Я уставилась на поломойку во все глаза. Та принялась быстроподтирать лужу. Когда кафельная плитка заблестела, я отмерла и спросила:

– Не подскажете, где здесь квартирное бюро?

– Что?

– Ну агентство такое, хочу квартиру снять.

– У вас есть регистрация? Там без нее не примут.

– Я москвичка.

Уборщица вскинула брови:

– Да? Правда?

– Вот, видите, паспорт с постоянной столичной пропиской.

– Почему же тогда квартиру ищете?

– Я была замужем, потом супруг умер, а свекровь велелаубираться вон. Жила одно время с сыном, но не заладились отношения с невесткой,разругались вдрызг, вот и оказалась на вокзале вместе с необходимыми вещами иХучем. Деньги есть, думаю пока снять квартирку, а там разберусь.

Поломойка оперлась на швабру.

– Хотите ко мне поехать? Живу в двухкомнатной квартире,одна, сто долларов в месяц устроит?

– Конечно.

– Еда сюда не входит.

– Естественно, только у меня собака.

– Ну и хорошо, у самой две.

Внезапно свинец в моей груди расплавился и горячим потокомстек в желудок. Дышать мгновенно стало легко, и меня покинуло чувствобезысходности.

– Отлично, куда ехать?

– Ты посиди тут еще часок, – сказала уборщица, – сейчассмена закончится, и двинем, кстати, меня зовут Тина.

Дом, в котором мне отныне предстояло жить, выглядел нелучшим образом. Серая пятиэтажка из бетонных блоков, швы между которымизамазаны какой-то черной субстанцией. Ни домофона, ни кодового замка. По узкойлестнице мы взобрались на пятый этаж, и моя хозяйка вставила ключ в замочнуюскважину.

Я не всю жизнь провела в благополучии, богатство свалилосьна нас не так давно. Долгие годы жила в Медведково, именно в таком блочномдоме, и сейчас хорошо знала, какой интерьер скрывается за обшарпаннойдеревянной дверью.

– Входи, – велела Тина.

Я покорно шагнула в крохотную прихожую, споткнулась обобувницу и остолбенела. Из комнаты медленно выходила собака Баскервилей.Огромное серое животное с жуткой мордой.

– Мама, – пискнула я.

– Не бойся, – устало ответила Тина, – знакомься, это Альма.

Чудовище завертело длинным тонким хвостом и издало тихое«гав».

– Он не съест Хуча?

– Альма дама, – засмеялась Тина, – и она обожает всех, жутколюбвеобильная особа, а уж по маленьким собачкам прямо сохнет.

– Гав, гав, гав, – донеслось из кухни, и в коридорчиквыскочило нечто небольшое, лохматое, остроносое.

Я попятилась:

– Это кто? Крыса?

– Ты что, она же лает! – возмутилась Тина. – Собака,конечно, Роза фон Лапидус Грей.

– Прости, как ты ее назвала?

– Роза фон Лапидус Грей.

– Это порода или имя?

Тина засмеялась:

– Я ее породу точно не знаю, кажется, китайская лохматаяши-цу.

– Первый раз про такую слышу!

– Да какая разница, – отмахнулась Тина, – одна беда, этамелочь откликается, только если ее называешь полным именем. Станешь орать:«Роза, Роза, Роза», все горло сорвешь, а она даже ухом не поведет. Нупредставь, выхожу я во двор и торжественно вопрошаю: «Роза фон Лапидус Грей, тыпописала?» Соседи с ног валятся от хохота.

– Как же тебя угораздило так собачку обозвать?

– Она мне уже с именем досталась, – заявила Тина. – Да тывходи, объясню потом!

Я бочком пролезла в крохотную комнату и ахнула. Все стеныбыли забиты книгами. Полки шли от пола до потолка, а тома в них стояли стольплотно, что не оставалось даже самой малюсенькой щелочки. Вальтер Скотт, РоменРоллан, Бальзак, Гюго, Золя, Диккенс, Анатоль Франс, Генрих и Томас Манны,Шекспир, Чехов, Толстой, Бунин, Куприн… На самых крайних стеллажах виднелисьяркие томики детективов и фантастики. Похоже, тут жил совершенно ненормальныйкниголюб, скупавший все содержимое лотков и магазинов.

– Твоя комната следующая, – пояснила Тина, – извини,придется через мою ходить, но я работаю сутками, в двух местах, частосталкиваться не будем.

Я втиснулась в крохотную комнатенку. Именно в такой япрожила много лет и знаю ее размеры: ширина – метр девяносто, длина – двасемьдесят пять. В каморке стоял раскладной диван, вернее, софа с подушками,ужасный гардероб, больше всего похожий на поставленный стоймя гроб, иободранная тумбочка, царапины и потертости на которой чья-то рука аккуратнозамазала йодом. Впрочем, в квартире было очень чисто: на полу ни пылинки, занавескихрустят от крахмала, а постельное белье, которое Тина вытащила из шкафа, былобезукоризненно выглажено.

Поджидая, пока на газовой плите вскипит огромный,жутковатого вида эмалированный чайник, я пробормотала:

– Похоже, ты не всегда работала поломойкой.

– Правильно, – улыбнулась Тина. – Вообще говоря, я филолог,всю жизнь просидела в НИИ советской литературы, даже кандидатскую защитила, поСерафимовичу.

– Это кто такой?

– А, – отмахнулась Тина, – не забивай себе голову, писательиз соцреалистов, состряпал роман «Железный поток», сейчас про него всеблагополучно забыли.

– Как же ты оказалась на Курском вокзале?