Последняя истина, последняя страсть - Татьяна Степанова Страница 12

– Что ты сделал? А ты не знаешь? Весь город знает это, а ты нет? – Мать жгла его взглядом. – Ты кем стал? В кого ты превратился? В жандарма? В опричника?! Сорок Бочек Арестантов!

– Мама, я тебе сказал – я не допущу здесь гражданского противостояния, не будет массовых беспорядков в моем городе!

– А их и не было, этих массовых беспорядков! Пока вы все не начали, вы сами все устроили! Это был мирный палаточный лагерь. Что вы сделали с теми, кто там был? Бросили в тюрьму! – Она кричала на него. – Что ты с ними сделал? Мой сын – жандарм!

– Не кричи на меня. Я исполнил свой долг. Я полицейский.

– Ты мерзавец! Бездушный робот – солдафон! – закричала на Вилли мать. – Что ты с Анной Сергеевной сделал?! Я тебя спрашиваю?

– Ее сразу отпустили, мама.

– Ей семьдесят три. Она моя подруга. Она с тобой, мерзавцем, нянчилась в детстве, гланды твои лечила! Она врач! Она к внуку пришла в их палаточный лагерь у свалки, принесла ему обед горячий. А тут вы явились, набросились на них, все там разрушили, всех скрутили. Ее, старуху, швырнули в автозак!

– Ее доставили в отдел, проверили документы и сразу отпустили.

– Сразу отпустили? Такая у вас инструкция, да? – Мать схватила его за бронежилет. – Она вернулась из этой вашей жандармерии, и ее «Скорая» сразу увезла! Мне позвонила ее дочь только что. Мы надеялись все эти дни, что все обойдется, а у нее инфаркт обширный случился, она сейчас в реанимации! Она умирает… Если она умрет… Ты, ты в этом виноват! Ты, негодяй, бездушный, бесчеловечный! Прочь с моих глаз! Не смей сюда являться! – Она отшвырнула от себя сына. – Явишься, когда изменишься. Когда снова станешь человеком нормальным, а не роботом-полицейским!

– Марта Морицовна, вы не правы! – воскликнула Катя, которая сначала дар речи от этой сцены потеряла. – Как вы можете? Он… да Вилли… что вы такое ему наговорили сейчас?!

– Не смейте его защищать! Знаешь, сын. – Мать смотрела на майора Ригеля. – Я Лизбет осуждала, гневалась на нее за то, что она тебя унизила публично. Так с тобой поступила. А сейчас я скажу – права она. Так тебе и надо. Может быть, хоть она научит тебя смотреть на мир и на нас всех по-другому. Не так безжалостно, бессердечно, как ты смотришь сейчас.

Она захлопнула дверь. Майор Ригель наклонился, забрал чемодан и сумки, начал медленно спускаться с грузом по лестнице…

– Вилли! – Катя бежала за ним следом.

Он швырнул вещи в багажник. Сел в машину. Внешне бесстрастный – только правая щека дергается в нервном тике.

– Немец все делает по инструкции, – сказал он хрипло Кате. – С апартаментами ничего не выйдет. Придется вам пожить в гостинице.

– Вилли, я… о, боже…

Катя и слов не находила. Он отвез ее в местную гостиницу. У него было такое лицо, словно он шел под водой и у него воздух кончался. Катя боялась его отпускать одного назад в отдел.

– У меня вещи в машине, а она на вашей стоянке, я с вами еду. – Она вернула ключ от номера на ресепшен. – Вилли, надо успокоиться.

– Непробиваем, как танк. – Он в машине глянул на себя в зеркало. – Слышали, как она про меня? Робокоп! – И врубил магнитолу.

Грянул Rammstеin – Amour Amour.

Словно кто-то там, на небесах, ехидный, столь не любящий и презирающий нас, специально сидит и подкарауливает момент, чтобы поставить самый убойный саундтрек.

Amour Amour – дикий зверь, он тебя подстерегает, отсиживаясь в логове разбитого сердца… И во время поцелуев при свечах выходит на охоту…

В отделе полиции Вилли Ригель сразу прошел к себе в кабинет, бросил вещи там, расстегнул, сдернул с себя бронежилет, форменную рубашку, оставшись только в серой футболке. Вышел, наматывая на кулаки черные ленты.

И в этот миг произошло одно событие, на которое взволнованная до предела Катя не могла не обратить внимания.

К Ригелю подошел тот самый мужчина, которого она видела на месте убийства в черном стильном плаще. Сейчас он был без плаща, в элегантном синем костюме и дорогом галстуке цвета палевой розы. Этакий восставший из гроба Носферату, разочарованный жизнью вампир. На лице – печать глубокой меланхолии. Голос негромкий, однако мужественный, низкий баритон.

– Она в пикете на площади, задержите ее. Привезите сюда.

– Пикет официально разрешенный, – бросил в ответ Вилли Ригель.

– Плевать. Задержите, привезите… Парень, уж ты-то должен меня понять. Сам такой же, как я, – импозантный Носферату обращался к майору по-свойски, на «ты», может, потому что был старше его лет на двадцать. – Хоть здесь с ней поговорю.

– Улаживайте ваши дела с ней сами. Езжайте туда, на площадь.

– Она отворачивается. И говорить со мной не желает.

– А если мы ее задержим и в отдел доставим, она что, с вами любезничать станет?

– Парень, ну войди в мое положение. Я должен с ней объясниться!

Катя вспомнила имя этого поразительного типа – Тимофей Кляпов. Вилли Ригель молча прошел мимо него, продолжая обматывать свои кулаки черными эластичными лентами.

– В спортзал? – спросил его дежурный Семен Семенович Ухов. – Это… а что случилось?

– С печки азбука свалилась, Семеныч, – ответил ему Ригель и свернул по коридору.

– Что с ним такое? Лица на нем нет, – тихо и тревожно спросил дежурный Ухов у Кати.

Семена Семеновича Ухова Катя тоже отлично знала – он работал в дежурной части и был бессменным и верным механиком Вилли Ригеля на всех полицейских ралли. Его другом – а после смерти Ригеля-старшего сам стал Вилли как отец. Кате они оба всегда чем-то напоминали героев Ремарка.

Шепотом она рассказала Ухову о том, что произошло только что у Ригеля дома.

– Мать его выгнала? – Дежурный схватился за сердце. – Она что, с ума сошла? Не понимает? Он и так со дня свадьбы по краю ходит. А теперь и мать на него ополчилась. Да я сейчас сам к ней поеду! Скажу ей!

– Семен Семеныч, погодите, не порите горячку. – Катя ухватила его за рукав. – Так только хуже сделаете. Надо подождать, пусть оба остынут. Он в спортзале?

– Он всегда, как у него на сердце камень, раз – и в спортзал, бокс, карате. Перчатки специально не надевает, чтобы боль чувствовать. Раньше на машине гонял на полной скорости по бездорожью, пар выпускал, сейчас отлучаться нельзя, мы же тут все как на казарменном.

– Что здесь стряслось у вас? Почему Вилли хотел Алексея Кабанова избить? – Катя решила наконец узнать самое главное на данный момент.

– Когда насчет митинга приказ пришел, – дежурный Ухов наклонился к самому уху Кати, – у нас здесь в отделе смятение возникло. Тогда Вилли сам бронежилет на себя надел, всю амуницию, шлем, щит, дубинку – для него приказ, сами понимаете. Мол, если что, сам первый за все и всех отвечу, как начальник, вас не подставлю. За это и любим его, за честность. Даже в таких делах, до которых мы дожили. – Дежурный скрипнул зубами. – А потом свадьба его через три дня. Вы сами знаете, как там все было. Я в Грибоедовский не смог приехать, у нас Армагедец с утра настал полный – из судов задержанных все привозили, привозили. Я думал – поеду прямо в ресторан на Чистые пруды. И вдруг звонит мне Кукушкин из розыска – в шоке, мол, сбежала от нашего невеста прямо в ЗАГСе! Кричит мне в телефон – наш-то уехал то ли за ней вдогонку, то ли в отдел. Если в отдел, прячь ключи от оружейной комнаты, скажи, что я их забрал с собой, а дубликат ключей хоть проглоти, но чтобы он их не нашел, не добрался до пистолета в таком состоянии. Я все ключи спрятал. Вилли приезжает – в черном костюме своем с цветком в петлице. Мимо меня – в кабинет и заперся там. Сутки не выходил. Я ночью ему стучал, просил – опомнись, сынок, мало ли что в жизни бывает… А он мне – Семеныч, уйди. Оставь меня. А на следующий день в одиннадцать принесла вдруг этого Кабанова нелегкая. Явился и сразу права качать – недостаточно жестко с митингующими! Они не угомонились – палаточный лагерь вон за ночь построили у свалки, технику не пропускают для расчистки стройплощадки. Жесткие меры надо принимать немедленно, а не миндальничать. Где начальник ваш Ригель?