Аферистка - Кристина Грэн Страница 11

Я чувствовала себя среди них белой вороной. Я исполняла роль аутсайдера, чтобы у коллег развивалось коллективное чувство классового самосознания. На мою долю выпадали обслуживание самых плохих столиков и дежурство в самые неудобные смены. И я ничего не могла поделать, поскольку бесполезно сопротивляться воле большинства. Работники кухни, мужчины — посудомойка-африканец, повар-словенец и его помощники, — отпускали грубые шутки в мой адрес и делали двусмысленные намеки. И все же я весело воспринимала все происходящее, два месяца работы закалили меня. К концу смены мои ноги гудели, и я начала ценить прелесть обуви на низких каблуках и испытывать смутную ярость к тем, кто находился наверху общественной лестницы. Вондрашек тоже раздражал меня. В семнадцать лет требуешь от тех, кого любишь, совершенства. И когда я смотрела на самодовольного, любующегося Эльбой отца, привыкшего к сытой роскошной жизни, мне хотелось вырвать у него изо рта сигару и потушить о его лоб. Это была бы месть за всех, кого он обманул, за маму, за Клару и особенно за меня саму.

Я так живо представила себе прижатую к его лбу сигару, что почувствовала запах горящего мяса и улыбнулась. Клер, по-видимому, по-своему истолковала мою улыбку и спросила, не лучше ли мне было бы жить здесь, а не в порту в душной комнатке, расположенной над кухней. После ночной смены я едва добредала до кровати и падала без сил. Я сразу же проваливалась в глубокий сон, и мне снились танцующие на тарелках рыбки и сидящие за столиками ресторана люди, которые, открыв рты от изумления, смотрели, как я несу им это диковинное блюдо.

Приходящих в наш ресторанчик трудно назвать посетителями или клиентами, скорее они вели себя как хозяева. Рыбаки, торговцы рыбой, сутенеры, проститутки, швейцары, туристы — одним словом, портовый сброд. Они довольно агрессивно требовали, чтобы за их деньги их обслуживали быстро, качественно и с приветливой улыбкой.

Особенно тяжело было работать в ночную смену. В это время в ресторанчик «Кит» приходили обиженные судьбой, не расположенные к вежливости и любезному обхождению люди. В зале стоял смрад, воняло рыбой, алкоголем и табаком. Пьяные, угрюмые и усталые посетители казались однородной серой массой. Они шумели и ревели: «Девушка!», когда хотели подозвать меня, чтобы заказать выпивку или рыбное блюдо. Завсегдатаи называли меня Фея и вели себя довольно развязно. Но я терпела, когда они лапали меня, потому что получала от них щедрые чаевые. Туристы, напротив, были очень скупыми и норовили обмануть меня. Быть может, они полагали, что другого отношения я не заслуживаю.

В первые же дни моей работы в портовом ресторанчике двое клиентов не заплатили по счету и тем самым лишили меня зарплаты за неделю. Однако я быстро научилась разбираться в посетителях. Я с первого взгляда могла оценить, какие чаевые даст мне тот или иной человек, в какой стадии опьянения он находится, будет ли он приставать ко мне и распускать руки.

Мне нравилось обслуживать проституток. Им ничего не надо, кроме теплого угла, покоя и еды. Мужчин, которые ко мне приставали, я считала смешными и нелепыми. Ошибочная и опасная оценка. Коллеги говорили мне, что я провоцирую мужчин и слишком неубедительно отбиваюсь от них. Дело в моей молодости и свежести. Я казалась этим голодным свиньям лакомым кусочком, и они распускали руки. Я чувствовала на себе похотливые взгляды. На искаженных пьяных лицах читались все грязные желания. Нет, они не желали мне зла. Большинство имели семьи, были отцами или даже дедушками, много лет занимались тяжелым трудом, состояли в профсоюзах. Одним словом, в соответствии с классификацией Клары являлись славными представителями героического рабочего класса. Но я видела в них аутсайдеров, проигравших, оставшихся на обочине безработных, нищих, которые мечтали о бесплатном удовольствии. В любом случае они представляли для меня опасность. А я была всего лишь беззащитной девчонкой.

В своей комнате на вилле я прятала под матрасом двадцать тысяч марок, которые подарил мне отец. Деньги на черный день, они должны обеспечить мне свободу. Два раза в неделю я ночевала на вилле, потому что брезговала мыться в общей ванне, которая всегда была грязной. Из-за этой вечной грязи официантки постоянно спорили между собой и ругались. Повар-словенец страдал выпадением волос, которые находили и в ванне, и в душе. Однако не каждая официантка осмеливалась сделать ему замечание за нечистоплотность, потому что Винко — так звали повара — мог отомстить обидчице. Он задерживал выдачу заказа ее клиентам или подавал пересоленное блюдо. Все это вело к скандалам с посетителями. Винко — царь на кухне, а мы всего лишь курьеры, бегающие между его царством и залом ресторана. За плохо приготовленное или остывшее блюдо нагоняй от посетителей получали мы, а не Винко. Винко обладал грубоватым чувством юмора и был человеком настроения.

— У нас очень весело, — сказала я отцу, который еще ни разу не был в «Ките», поскольку презирал подобные заведения.

Вондрашек обедал со своими клиентами в роскошных ресторанах, где если и оскорбляют людей и произносят непристойности, то только в завуалированной форме, где о ста марках не говорят так, словно речь идет о ста тысячах, где рыба не воняет, а аппетитно пахнет. Отец предложил устроить меня ученицей официантки в одно первоклассное кафе, однако я отказалась.

— Она хочет самостоятельно встать на ноги, — сказала Клара, считая своим долгом вслух произносить то, о чем мы с отцом предпочитали молчать.

Конечно, я еще не была готова самостоятельно встать на ноги, поскольку во многом зависела от отца и от его нажитых нечестным путем денег.

Человек обычно заводит речь о деньгах, сексе и власти только после того, как утолит голод и жажду. Так устроен мир. Официантки в ресторанчике «Кит» мечтали о простом человеческом счастье — о любви. Те, которые еще не были замужем, говорили о своих ухажерах и женихах.

Муж, квартира, дети, обеспеченность — вот предел желаний работавших вместе со мной официанток. Они заискивали перед шефом, отвратительным грубияном, и обхаживали Винко, потому что оба этих парня представляли для них власть, с которой лучше не ссориться. Каждая из них противостояла один на один всему миру. Официантки были жесткими людьми, потому что хорошо знали жизнь — она не давала им расслабляться.

Муж Хайди был алкоголиком; Монику постоянно избивал жених; дочь Эльфи сидела на игле. У остальных официанток тоже имелись свои жизненные драмы, правда, менее значительные. Шеф называл свою жену, владевшую парикмахерской на улице Санта-Паули, старой шлюхой. Для Винко все женщины были стервами, а его помощники смотрели ему в рот и поддакивали, потому что боялись его.

Я внимательно слушала своих коллег и поражалась их откровенности. У меня было такое чувство, словно я после долгого поста, на котором все носили маску сдержанности, вдруг оказалась на безумном, безудержном пиру. Меня, выросшую в семье, где не принято говорить о наболевшем, о своих чувствах, где звучали высокопарные фразы и трескучие лозунги, язык улицы одновременно отталкивал и завораживал. Грубость коллег внушала мне страх, а их откровенность озадачивала. Язык разделял нас, он был непреодолимой преградой между мной и ими. И как я ни старалась подражать им, как ни втиралась в доверие, я не могла обмануть их. Они чувствовали, что я чужая, и не любили меня. Официантки считали себя порядочными женщинами, и если им было плохо, то они знали, что, слава Богу, рядом есть люди, которым еще хуже. Например, портовым проституткам, среди которых есть совсем бесправные существа без паспорта, или наркоманам. В порту всегда можно встретить много несчастных, на фоне которых собственная судьба кажется не такой уж печальной.