Дело Каллас - Ален Жермен Страница 11

Сами не зная почему, они расхохотались; может быть, для того чтобы изгнать из мыслей этот вопрос.

– Вы хотите повидаться с ней?

– Да, если вы не против.

– Поосторожнее с вопросами, она еще очень слаба.

– Даю слово.

Инспектор вышел из кабинета доктора Отерива и направился к свидетельнице. Сторож, дежуривший у двери Эрмы, поздоровался с ним. Впечатляющие букеты цветов преобразили больничную палату, превратили ее в настоящую артистическую уборную. На стане, напротив никелированной кровати, кнопками была прикреплена большая афиша «Троянцев», подобная тем, что клеятся на рекламных тумбах. Многие технические работники театра и артисты оставили на ней свои автографы, написали ободряющие слова: «Возвращайся поскорее», «Величайшей Дидоне всех времен», «Карфагенской царице», «Эрме», «Нам тебя не хватает!».

На ночном столике лежало не меньше тонны телеграмм, писем, открыток, плюшевых игрушек. Полицейский обратил внимание на банку с медом. Приклеенная к ней этикетка, написанная от руки, гласила: «Урожай Пале-Гарнье, лето 1986». Сразу вспомнилась статья, посвященная Парижской опере. В ней говорилось, что под крышей здания развелись ульи, а в подвале скопилось столько воды, что там завелись рыбы. Значит, это не выдумка. У изголовья выздоравливающей медсестра устанавливала капельницу.

– Как она?

– Лучше, гораздо лучше.

– Не могли бы вы оказать любезность и оставить нас одних?

– Конечно, я подожду в коридоре.

– Благодарю.

Инспектор придвинул как можно ближе к кровати единственное свободное кресло. Неужели это сухонькое беззащитное существо и есть та знаменитая певица, о которой трубят все газеты? Та, которой уже три дня посвящены первые полосы газет и центральные сообщения в теле– и радионовостях. Он поколебался, прежде чем взять ее за руку – это было бы слишком фамильярно, – однако все-таки доверился своей интуиции. Какие же у нее длинные пальцы! А кожа нежная и мягкая, но нездорово горячая, влажноватая. Эрма открыла глаза.

– Кто вы?

– Я инспектор Легран из криминального отдела. Хотелось бы задать вам несколько вопросов.

– Зачем?

– Из-за несчастного случая, жертвой которого вы стали.

– Несчастный случай?

– Да, вы ударили себя кинжалом.

– А, так вот почему на мне эта ужасная повязка! Как же это произошло?

– Вы ничего не помните?

– Абсолютно ничего.

– Но все-таки что-нибудь? Ваши последние воспоминания?

– Помню, что была за кулисами вместе с моей гримершей, вышла на сцену… и все. Дальше – черная дыра.

– Помните ли вы о кинжале?

– О кинжале?

– Да, о том, которым Дидона убивает себя.

– Разумеется. Но это был безопасный театральный реквизит.

– Где тем вечером был этот кинжал?

– Думаю, там, где всегда. На одном из больших столов, предназначенных для реквизита, в левой или правой части сцены. На репетициях я брала его оттуда; там же он лежал и на генеральной.

– Вы сами положили туда этот предмет?

– Нет, главный реквизитор. Вы его в чем-то подозреваете? – предположила больная.

– Я его уже допрашивал. Он сам в недоумении, – ответил полицейский.

– К сожалению, больше ничем вам не могу помочь. Будьте любезны позвать медсестру, она нужна мне.

Инспектор встал, собираясь уходить, но у двери обернулся.

– Еще один, последний вопрос…

– Да?

– Был ли кто-нибудь с вами настолько в плохих отношениях, что мог желать вашей смерти?

Певица долго молчала.

– Нет, насколько мне известно, – с трудом произнесла она.

– Вот моя визитка. Я кладу ее на ваш столик. Звоните мне, если вспомните хоть какую-нибудь мелочь. А сейчас я вас оставляю. Отдыхайте. Зайду завтра.

– Как хотите, – выдохнула Эрма Саллак.