Флорентийские маски - Роза Планас Страница 11

– Molto bene, mia сага figlia! [14]– продекламировал отец, явно цитируя реплику из какой-то неизвестной Федерико пьесы. – Что скажете? Уверен, вы не можете не согласиться, что она станцевала замечательно.

– Без сомнения. Танец – просто ее стихия, – поспешил согласиться Федерико.

Коломбина, легкая на подъем, как и подобает этому персонажу, изящно покинула сцену, не забыв при этом выключить музыку. Федерико подошел к Винченцо и, сняв маску, которая уже начала мешать ему, сказал:

– Я проехал много километров и очень устал. Не хотелось бы показаться неблагодарным, но, если вам нечего больше сказать мне, я, пожалуй, пойду.

Винченцо подошел к Федерико и каким-то особым доверительным тоном произнес:

– Друг мой, не воспринимайте все происходящее слишком всерьез. Кроме того, будьте снисходительны к нам, актерам: мы всегда любили добрую шутку; особенно она нам помогает в эти печальные дни, когда искусство написания сценариев для театра пантомимы утрачено, похоже, навеки. Моя дочь исполняет роль Коломбины с колыбели, и было бы странно предположить, что она не попытается заинтересовать вас, а может быть, и пробудить более глубокие чувства при помощи своего любимого танца.

Федерико оценил искренность синьора де Лукки, но все же продолжал настаивать, что ему пора уходить. Более того, внутренне он уже согласился с доводами разума относительно бессмысленности и даже комичности этой дурацкой встречи со старым актером. Поиски поисками, но общаться с синьором Винченцо, который сам походил на потрепанную марионетку, было попросту бессмысленно. В Федерико взыграло до сих пор всячески сдерживаемое и старательно попираемое чувство собственного достоинства.

– Приношу свои извинения. Все это, без сомнения, было ошибкой. Мне действительно не стоило сюда приезжать.

Винченцо положил руку на плечо Федерико и почти заставил его сесть обратно на стул. В ту же секунду, не дав гостю возможности хоть что-либо сказать, он снял с одного из стеллажей какой-то толстый том и открыл его, как показалось Федерико, наугад.

– Да успокойтесь же вы, молодой человек! Вы не уйдете отсюда, прежде чем я не расскажу вам все, что мне известно о Пиноккио. Уверяю вас, время, которое вы потратили на то, чтобы приехать в этот дом, не окажется для вас потерянным.

Глаза Федерико вновь загорелись, бесстрастие строгого преподавателя уступило место восторгу мальчишки, которому показалось, что он стоит на пороге великого открытия.

Выдержав небольшую паузу, Винченцо снова заговорил. При этом менторские нотки в его голосе сменились куда как более душевными интонациями.

– Друг мой, чтобы говорить о Пиноккио, мы должны для начала вернуться к тому, из чего он был сделан, к исходной материи – я имею в виду дерево. Когда этой страны еще не существовало, наш народ назывался buenos primos – «добрые братья». Мы действительно жили в настоящем братстве, одной из целей которого было истребление волков в наших лесах. Наши общие собрания проходили под знаком топора, мы встречались для того, чтобы говорить о деревьях и о свободе.

Услышанное вызвало в душе Федерико некоторые сомнения. Опасаясь опростоволоситься и проявить свое невежество, он все же рискнул перебить собеседника и спросил:

– Простите, вы имеете в виду древних карбонариев?

– Да, синьор, именно так. И все же, судя по вашему вопросу, я могу предположить, что по этой теме вам известно лишь то, что было опубликовано. Истинное же положение вещей скрыто от вас пеленой тайны. Мы, братья, хранили истинный дух народа, революция давала нам силы оставаться едиными. Мы встречались по ночам, и эти встречи, эти долгие разговоры о будущем освещало пламя горящего дерева. Наши женщины, наши прекрасные садовницы, приходили к нам, чтобы помочь восстановить силы наших тел своими ласками. Мы любили друг друга, мы жили, но эта жизнь была возможна лишь ночью, когда Панталеон и его приспешники пересчитывали деньги, отобранные у нас. Как же горька она и в то же время сладка – наша несравненная потерянная свобода!

Винченцо, разволновавшийся не на шутку, сорвал с себя маску и достал с полки какую-то бутылку, скрытую за фарфоровой статуэткой балерины. Он наполнил рюмку и осушил ее одним глотком, не удосужившись предложить Федерико отведать напитка.

– Карло, сын повара Лоренцини, был одним из наших. Он взял себе в качестве псевдонима фамилию матери – Коллоди. Она была самой красивой сестрой в наших садах. Ребенком он ходил в церковную школу, где его все время наказывали за непоседливый нрав, за острый язык и за неумение говорить неправду, когда это было нужно. Потерпев неудачу в получении образования по общим правилам, Карло устроился на работу в книжный магазин. Там он встретился со своими братьями по духу, своей родней по дереву, и там же он начал писать, охваченный юношеским порывом к полной и всеобщей независимости. Но слов ему было мало, и он отправился в Ломбардию воевать с австрийцами. Позднее именно он зажег «Иль Лампионе» – тот самый светоч, луч которого прорезал наконец мрачный сумрак, окутавший Флоренцию. Когда же его волшебный фонарь погас, сердце Карло было отдано старинному народному театру. Именно в театре он познакомился с моим дедом. Вместе они сумели оживить наших братьев – героев старой «Комедии»: Арлекин, Бригелла, Пьеро, Полишинель, Скапен, Скарамуш и Санторелло заговорили обвиняющими голосами и взбунтовались против нечестивой власти… Сейчас мне нужно уйти. Подождите меня здесь. Мы вместе поужинаем, и я расскажу вам до конца эту историю.

Винченцо стремительно покинул зал, оставив Федерико в весьма неловком положении. Оказавшись один, тот сначала хотел было возмутиться, но здраво рассудил, что признания старого актера вполне могли открыть новые горизонты в его поисках. Федерико заставил себя забыть на время о привычных для него строгих правилах поведения и в подтверждение выбранной линии даже позволил себе расстегнуть пару верхних пуговиц на рубашке. Это дало ему возможность вздохнуть свободнее как в прямом, так и в переносном смысле. За окнами по-прежнему шел дождь, и сквозь стекла с улицы практически не проникал свет. Федерико прикрыл глаза, чтобы попытаться привести в порядок свои мысли.

Андреа, сменившая наряд Коломбины на более привычные одежды, вновь неожиданно вошла в зал, в очередной раз застав Федерико врасплох.

– Послушай, что я тебе сейчас прочитаю, и скажи, о чем тебе напоминают эти отрывки.

Девушка открыла книгу, которую принесла с собой. Федерико не удалось разглядеть обложку и прочитать название. Андреа тем временем начала читать дрожащим от волнения голосом:

– «Боже всемогущий! Я сплю или все это происходит наяву? Кто это там? Неужели Пиноккио… – Конечно, кто же еще! – воскликнул в ответ Полишинель. – Да, это он! – повторила вслед за ним Розаура, появляясь на миг из-за кулис. – Пиноккио! Пиноккио! – воскликнули хором все куклы. – Пиноккио, наш брат! Да здравствует Пиноккио!»

Федерико, севший поближе к Андреа, чуть неуверенно улыбнулся, но ответил четко и без запинки: