Доклад Генпрокурору - Вячеслав Денисов Страница 11

Следователь прокуратуры, не важно, какой – Генеральной, окружной, районной, – должен всегда помнить несколько правил, которые отличают его от остальных людей в погонах.

Правило простое, но запоминают его не все. Не все, а потому из-под таких следователей дело «берется на контроль» и находится под тем контролем вечно.

Не бывает убийства, о совершении которого знает лишь сам убийца.

Обязательно есть еще кто-то, кто видел или слышал что-то либо «до», либо «во время», либо «после». Свидетель – спаситель всех следователей, чья карьера поставлена на кон.

Но свидетеля найти мало. Свидетеля нужно понять, а еще сделать так, чтобы он понял следователя. В противном случае это будет не свидетель, а субъект, способный без личного интереса и не подозревающий об этом укрыть преступление так, что потом распустить его по ниткам будет просто невозможно.

Всех свидетелей Кряжин, как человек умный, делил на четыре категории.

Ситуация: разбито окно, и рука хозяина квартиры крепко держит конопатое ухо маленького мерзавца, первого попавшегося на глаза после выхода хозяина на улицу. Кто он, этот шкет, – видел, как окно «выносили», или сам «выносил»? Вот вопрос так вопрос... Он тем труднее, чем дальше хозяин стоял от окна. И вопрос превращается в «глухарь», если в тот момент, когда кирпич залетал в окно, хозяин сидел в ванне и мылил подмышки.

Собственно, ничем ситуация не отличается от той, которую сейчас наблюдал Кряжин, глядя, как молодой следователь из прокуратуры Западного округа пытается разговорить деда у джипа.

Потому-то всех и допрашивают сначала, как свидетелей, что понять нужно, кто он на самом деле, этот с в и д е т е л ь. Вот кто этот дед и эта тетка сорокалетняя, возражающая на показания деда и тем окончательно сводящая с ума молоденького следователя?

Первая группа: дед обладает нужной информацией, правильно ее воспринял. И хочет и может правильно воспроизвести ее следователю, получается (то же касается и тетки).

Вторая: дед с костылем владеет нужной информацией, но понял ее неправильно, а потому неправильно следователю и передает.

Третья: дед в серых брюках и коричневом пиджаке с орденом Отечественной войны второй степени информацией владеет, но сознательно ее скрывает или выдает такую, что лучше бы не выдавал вовсе (не забыть о тетке).

И, наконец, четвертая группа, к коей вполне может быть отнесен этот старик с гладко выбритыми щеками, в голубой матерчатой кепке и с бесплатной газеткой-агиткой в правом кармане пиджака: он вообще не понимает, о чем ведет речь следователь, но следователь полагает, что дед информацию скрывает, и причин такому «непониманию» деда, по мнению следователя, может быть множество.

– Подойдите сюда, – тихо велит Кряжин следователю, старику и тетке одновременно, пресытившись их бестолковой перебранкой. – Вы кто?

Вопрос обращен к старику с клюкой, поэтому он, подбоченясь, тычет пальцем в джип и изрекает голосом, похожим на звук из сломанного кларнета:

– Я говорю: вот из этого трактора утром вышел человек с портфелей и ушел в сторону Зыряновской. Ковырялся в салоне минуты две, потом хлопнул дверцей – я аж от окна отскочил, думал – выстрел. Нет, смотрю – мужик с портфелей. Хлопнул и ушел.

– Вы кто?

Дед опешил: так его в этом дворе еще никто не унижал.

– Да Михеич это, из тридцать второй! – помогла тетка, сообразив, что это как раз тот момент, когда можно взять вожжи беседы в свои руки. – Он контужен на Висле, поэтому не все слышит.

– Как я понял, слух у него неплохой, – заметил между делом Кряжин, пытаясь понять, где в этом доме расположена тридцать вторая квартира. – А вы кто?

– А я Семиряжская, из сороковой. Вы старика не слушайте, вы меня послушайте. Сегодня сплю, вдруг, часа в два ночи – бах! – я проснулась. Подхожу к окну – стоит этот джип. В нем вот этот, с головой разбитой, и еще один. Через минуту второй вышел, а этот остался. Я думаю – ну, довез приятеля, сейчас и сам уедет, и пошла спать. А утром милиция приехала. Такие дела, товарищ милиционер.

Кряжин, чуть пошевелив шеей, освобождая кадык от воротника, задрал голову вверх. Тетка дважды указала на свои окна и теперь ждала орден за участие в раскрытии дерзкого убийства.

– А как мужчина выглядел? – и ему еще трижды пришлось уточнить: какой, когда и во сколько, что уже сейчас дало Кряжину все основания полагать, что его водят за нос.

– Лет тридцать пять – сорок, – без раздумий заявила тетка из сороковой. – Серый пиджак, черные брюки, на ногах – туфли. Да, туфли на ногах, – добавила она, давая Ивану Дмитриевичу лишнее основание думать о ее причастности к третьей свидетельской группе.

Дед тут же встрял в разговор, заявляя, что было не два часа, а половина девятого, что не тридцать пять – сорок, а за сорок и не пиджак, а обычные тряпки уличного бродяги: серая куртка, неопределенного цвета штаны и кроссовки. Спор грозил перейти в боестолкновение, каждый гнул свою линию, причем гнул так настойчиво, что могла возникнуть убежденность в правоте обоих одновременно. К джипу стали стягиваться дополнительные силы с обеих сторон, Кряжину надоело, и он решительно ткнул пальцем в окна на четвертом этаже:

– Гражданка, эти пластиковые окна ваши?

Та призналась – ее.

– Они с шумоизоляцией – раз, уличный фонарь над джипом разбит – два, из ваших окон видна лишь крыша машины – три. Вы будете продолжать настаивать на том, что слышали выстрел? И что в два часа ночи на неосвещенной улице через крышу автомобиля видели, кто там сидит и как выглядел вышедший?

Разоблаченная, она злобно пробормотала что-то о том, что «помогать милиции – дело неблагодарное», подхватила сумки, с коими полчаса назад во дворе и была застигнута врасплох молодым следователем, и заспешила в квартиру с пластиковыми окнами.

– Вы спросили – мои окна? – я ответила, мои! Но я же не сказала, что дома в два часа ночи была! – сообразив, что в горячке рассказывает всему двору свою биографию, спохватилась она и заторопилась в подъезд.

Глядя ей вслед, Иван Дмитриевич готов был поклясться, что мужа у женщины нет, острота жизни, так необходимая ей в эти годы, пропала, а потому лучшее, до чего она может додуматься, это поучаствовать в детективе.

Освободившись от злоумышленницы, Кряжин развернулся к ветерану и еще раз слово в слово выслушал историю об утренних хлопках дверью.

– В бродяжьей робе, говорите?

– В ней...

В джипе работал прокурор-криминалист Молибога, ровесник Кряжина. Судебный медик к телу Оресьева пока не прикасался, зная, что очередь его наступит лишь после того, как следователь произведет осмотр. Несколько милиционеров в кепи и высоких ботинках, в которых нынче ходят все, кому положены погоны, гнали толпу на невыгодное для той расстояние, молоденький следователь окружной прокуратуры не отходил от «важняка» из Генеральной ни на шаг. Бросая на него мимолетные взгляды, Кряжин по-доброму таил на губах улыбку. Вот так же когда-то, лет двадцать назад...