Эшафот забвения - Виктория Платова Страница 11

– Мне тоже. – Он вернул мне “Паркер” и широко улыбнулся,продемонстрировав ряд восхитительно неровных белых зубов. – Сейчас подойдете кМузе, она вам печать шлепнет.

– Кто это – Муза?

– Вон та бедная овечка с амбарной книгой в руках. – Онуказал подбородком в сторону высоколобой инфанточки. – Я вас больше незадерживаю. Всего хорошего.

Всего хорошего. Показательные выступления дневных воришекзакончились. Мне вдруг стало грустно. Сейчас я уйду и больше никогда его неувижу, какая жалость. Занятный тип, бездарно постриженный, плохо выбритый,неважно одетый, способный вскружить голову кому угодно. Невозможно дажепредставить себе, что он делает с людьми и камерой на съемочной площадке. Стакими копперфильдовскими способностями, с такими белыми зубами, с такойловкостью рук, с такими глазами, лишенными всех страстей сразу, с мальчишескимизамашками Господа Бога…

– Всего хорошего, – выдавила я из себя и направилась кМузе, уже давно следившей за нашей светской беседой ревнивыми бесцветнымиглазами.

Когда я подошла к столу, вышколенная Муза поставила мнепечать, даже не глядя на листок, и облегченно вздохнула. Я поискала глазамисчастливца Бубякина, неизвестно какими путями втершегося в съемочную группуБратны, но он как сквозь землю провалился.

– Пора уходить, больше тебя ничто здесь не задерживает.Через несколько минут Анджей Братны станет только воспоминанием, самое времязаправиться винегретом в студийном буфете, как это иногда случалось сосценаристкой Мышью. От переизбытка эмоций (кто бы мог подумать, что менязахлестнут эмоции!) она всегда спасалась, роясь в мелких кубиках свеклы исоленых огурцов.

* * *

…Цены в буфете оказались запредельными – очевидно, планкуподнимали богатенькие буратины-клипмейкеры, скромным работникам видеопрокаталовить было нечего. Наличности, которой я располагала, хватило только на чашкудемократического чая “Липтон” и медовую коврижку, завтрак аристократа, ничегоне скажешь. Расположившись за столиком, я вытащила бумажку, которую дал мнеБратны: не исключено, что его расписка окажется филькиной грамотой. Этодействительно был факс Венецианского фестиваля, Братны приглашали в жюри,совсем неплохо для режиссера из медвежьего угла цивилизации. Я улыбнулась:интересно, чьи карманы он обнесет вначале – Микеланджело Антониони или Робертаде Ниро? При его способностях можно даже влезть в сумочку потерявшейбдительность Катрин Денев и остаться безнаказанным. Я никогда не была вВенеции, какая жалость.

Перевернув факс, я углубилась в изучение расписки. Мнепонадобилось несколько минут, чтобы разобрать отвратительный почерк Братны –неровные строки, никаких знаков препинания, грамматические ошибки, сидящие другна Друге, – именно таким он и должен быть у начинающего гения, как же иначе,нужно долго тренироваться, чтобы писать так небрежно. Но то, что я прочла,повергло меня в изумление. Изумление было настолько сильным, что мне пришлосьперечитать опус Братны несколько раз, чтобы вникнуть в его смысл.

Никакой распиской здесь и не пахло. Он назначал мне что-топохожее на свидание!

Мне, страшно постаревшей, несколько раз умершей женщине собтрепавшимися рукавами вязаной кофты!.. Хотя, по зрелом размышлении, чему тутудивляться – я вспомнила слова Серьги о том, что Братны ненавидит красивыхженщин, я вспомнила девушек из съемочной группы. Если это правда (каких толькоизвращений не бывает в подлунном мире!), то я вполне вписываюсь в егоконцепцию, я могу дать сто очков вперед всем его дамочкам…

Записка гласила: “КАК НАЩЕТ ВСТРЕЧИ ПО ПОВОДУ КИНОШКИ ДУМАЮВЫ НЕОТКАЖЕТЕСЬ ПОСИДЕТЬ С ВИЛИКИМ режисером В СТУДИЙНОМ БУФЕТИ БЕЗ СВЕЧЕЙЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ МИНУТ ЗАКАЖИТЕ МНЕ ТОЖЕ ЧТО И СИБЕ”. Жалкая закорючка вместоподписи говорила о серьезности намерений, такую просьбу нельзя было оставитьбез внимания. Братны нравился мне все больше и больше, я даже прикрыла глаза отвосхищения.

…Когда он наконец-то возник между столиками, я уже ждалаего, вооружившись дополнительной чашкой чая и еще одной медовой коврижкой. Какни в чем не бывало он сел напротив и откинулся на стуле. Несколько минут мымолчали: я изучала его, а он – меня.

– Не густо, – перевел он глаза на стол. Я развеларуками – чем богаты, тем и рады.

– Хотите еще чего-нибудь?

– Нет.

– Я думаю, что хотите.

Безапелляционность тона задела меня.

"Уж не тебя ли, роднуля? – Я состроила скептическуюгримасу. – Можно только представить, как млеют околокиношные дивы, завидев тебяв радиусе пятидесяти метров!"

– Вы полагаете?

– Я просто уверен в этом.

Интересно, что он может мне предложить? Не постель же наскорую руку, в самом деле.

– Думаете, вы неотразимы?

– Конечно, иначе зачем бы вы торчали в буфете.Действительно, зачем бы я торчала в буфете, в самом деле? Только для того,чтобы взглянуть еще раз на замечательного мальчишку с неподвижным, как у Будды,лицом. С таким лицом невозможно быть ничьим любовником, скорее всего Братнывообще далек от этого, он всегда выбирает третий путь из двух возможных(“хороший любовник – плохой любовник”, и никакой альтернативы). Нужнообязательно развить эту тему в какую-нибудь из бессонных ночей…

– Пейте чай, остынет, – мягко посоветовала я.

– Хотите работать у меня? – вдруг спросил он.

– У вас? – Я ожидала всего, только не этого. – Высмеетесь!

– Напротив, совершенно серьезен.

– Чему обязана таким неожиданным предложением?

– Вы мне нравитесь. – Он был откровенен, он шелнапролом.

– Вы всегда так подбираете кадры?

– Всегда.

– Странный подход.

– Ничего странного не вижу. Съемочная группа – этовсего лишь секта, не более. Когда я понял это, все стало на свои места. Мненужны адепты. Я вербую их, как парень по кличке Христос вербовал своих апостолов.Они ни черта не понимали в общем замысле, но привносили в него свою изюминку. Сэтой точки зрения вы мне подходите.

– А как насчет профессионализма? Я не имею никакогоотношения к кино, – вдохновенно соврала я.

– Дело наживное. Ассистентом по работе с актерамипойдете?

– Что я должна делать?

– Для начала покажете мне этот трюк с “Паркером”. – Оншироко улыбнулся, и я в очередной раз поразилась небрежной красоте его зубов. –Вы же не подходили ко мне. Как он оказался у вас?

– А у вас?

– Сдаюсь-сдаюсь. Вообще-то я его стибрил у заезжегофрица. За мной такое водится.

– Я учту. С вами нужно держать ухо востро.

– Совершенно необязательно. Значит, мы договорились? Яберу вас на работу.