Эшафот забвения - Виктория Платова Страница 10

– Если вы не доверяете нам, – с нажимом произнесБратны.

– Я доверяю, доверяю, – тихо сказала старушка.

– Если вы не доверяете нам, воспользуйтесь услугаминезависимых экспертов.

Словосочетание “независимый эксперт” ввергло пожилую женщинув ступор.

– Я согласна, – наконец сказала она. – Но деньги мневыдадут?

Братны с торжеством посмотрел на меня. Я проиграла. Чертвозьми, я проиграла, сейчас сапфир уплывет в бескрайний океан реквизита фильма“Забыть Монтсеррат” и будет мирно покачиваться на волнах рядом с немецкимзолотоголовым “Паркером”. Сам “Паркер” уже торчал в кармане пиджака Братны. Чтои требовалось доказать.

– Конечно, конечно. Муза, проводи женщину.

Инфанточка подхватила мою неожиданную подопечную, и онипродефилировали мимо меня.

"Съела, стерва?” – сказали мне глаза Братны, чутьзатуманившиеся от неожиданно легкой победы.

"Ты скотина, типичный пальмовый вор”, – сказали Братнымои собственные глаза, чуть затуманившиеся от неожиданно легкого поражения.

– Вас я тоже не задерживаю.

– Жаль. А я хотела предложить вам кое-какие ценности. –Я не могла уйти просто так.

Никто не может уйти от тебя просто так, Анджей Братны, и тызнаешь это! Сукин сын, пряничный рождественский разбойник, сахарная голова, дочего же ты хорош! Я поймала себя на мысли, что весь мой праведный гнев куда-тоулетучился. На Братны положительно нельзя было сердиться. Ему сошло бы с рукдаже ограбление ризницы Московской Патриархии. В его бледных польских скулах небыло никакой цыганщины, но я почти уверилась в том, что он можетзагипнотизировать кого угодно. Загипнотизировать и таскать за собой на короткомповодке, лишь изредка отпуская на свидание с родными. Интересно, сколько такихповодков у него в руках?..

– Вот как? Рубиновый гарнитур императрицы АлександрыФедоровны?

– Не совсем. Пара картин, только и всего.

– Рубенс? Левитан? Томас Гейнсборо?

– Нет. Современный художник. Братны закинул руки заголову.

– Угу… Федор! – Братны выдернул из толпы Бубякина,очевидно, отвечающего за современное изобразительное искусство:

– Ты привел?

– Кого? – трусливо спросил дядя Федор.

– Эту женщину. Как она здесь оказалась?

– Впервые вижу. – Глаза дяди Федора умоляющеокруглились, ему не хотелось попадать в немилость к кинематографическому царькуиз-за такой случайной дряни, как я. – Вы как сюда попали, голубушка?

– Прочла объявление в газете, – пожалела я Федора,вспомнив о том, что говорила мне старушка.

– Ладно, показывайте ваши полотна, – снизошел наконецБратны, – только живенько, и закончим на сегодня.

– Вот и отлично, – с подъемом ответила я, – значит, ябуду последней, кого вы попытаетесь объегорить.

– Радостное совпадение наших желаний. Только отойдем всторону, чтобы не мешать группе подготовиться к пробам.

Мы с Братны направились в тот самый райский уголок, где онобставил немца. Стараясь не смотреть на пасхальные яйца псевдо-Фаберже,прикорнувшие среди других экспонатов, я распаковала планшет и вынула своего“Шекспира”.

– Здесь не очень хорошее освещение, – заметила я,извиняясь.

– Ничего, я соображу, что к чему. Несколько минутБратны задумчиво рассматривал каныгинскую картину – – Кто автор?

– Один молодой человек. Сейчас, к сожалению, он неработает.

– Жаль. Я беру эту картину. Есть еще что-нибудь? Ядостала “Шутов и кардиналов”. Братны мельком взглянул на них – только избрезгливой вежливости. Точно так же взглянула бы на них и я. “Шуты и кардиналы”мне не нравились, слишком много бездумного пурпура, как раз в марийскомсамогонном стиле.

– Эти не пойдут.

– Не соответствуют гражданскому пафосу киношедевра?

– Именно. Как называется первая штучка?

– “Шекспир на сборе хвороста”.

– Я так и подумал. Сколько вы за нее хотите?

– Я не продаю эту картину.

Братны посмотрел на меня и улыбнулся:

– Что, вещица неоднократно спасала вас от самоубийства?

У меня даже в глазах потемнело от такой проницательности. Нехватало еще, чтобы этот самоуверенный простодушный гений вскрыл мою черепнуюкоробку!

– С чего вы взяли?

– Меня бы спасла… Как вас зовут?

– Какая разница? Ева. – Я давно не произносила своегоимени вслух, состарившиеся губы с трудом вытолкнули его на поверхность.

– Значит, Ева. Поклонница Аль Бано и Рамины Пауэр изамшелой итальянской эстрады конца восьмидесятых. Завбиблиотекой школы длядетей с задержкой умственного развития.

– Не совсем. Я работаю в видеопрокате.

– Почти угадал. Я беру вашу картину для съемок. Ямолчала.

– Мы заплатим вам. Сумма не очень большая….

– Но по нашим временам очень даже неплохо, – закончилая за Братны.

– Я напишу расписку. Можете быть спокойны – ничего свашей картиной не случится.

– Ваша практика говорит об обратном, но хотелось быверить… – Мне нравилось дерзить ему.

Братны вытащил целый ворох листов, выбрал подходящий ирасправил его. Факс с эмблемой Венецианского фестиваля – я успела разглядетьреквизиты в правом верхнем углу. Клочок бумаги, неотразимо действующий наэкзальтированных журналисток из приблатненно-богемного изданьица “Семь дней”.Вот тут-то ты и попался, голубчик Анджей Братны! Немецкий “Паркер” уженесколько минут покоился в рукаве моей старой кофты с обтрепавшимися рукавами.Это был немудреный трюк, точно такой же, какой проделал Братны с герром Лутцем.Но в моем случае имела место более тонкая работа, я приблизилась к Анджею лишьоднажды, чутко отреагировав на реплику об Аль Бано и Рамине Пауэр. Ядействительно их любила.

Братны похлопал себя по карманам, но не выказал особогобеспокойства.

– У вас есть ручка? – наконец спросил он.

– Конечно. – Я была сама невинность. Истинная Ева передгрехопадением. Продолжая мило улыбаться, я протянула ему “Паркер”. Игра “вор увора дубинку украл” продолжалась. Я лидировала с перевесом в несколько очков.

Он взял ручку, и ни один мускул не дрогнул на его лице.Подумав несколько секунд, он что-то быстро написал на листке и протянул егомне. И только потом воззрился на лутцевский трофей.

– Дорогие у вас принадлежности для письма. Долларов надвести потянут.

– Мне это не стоило ничего, – резонно заметила я.