Ангел-телохранитель - Татьяна Гармаш-Роффе Страница 10

– У меня нет начальства, это раз. Я сочиняю, предлагаю – модельер берет или нет. На мое место попасть нельзя, потому что у меня нет места – это два. У меня есть талант, и любой другой талантливый человек имеет шанс занять место рядом со мной, совсем необязательно вместо меня!..

– Ой! – по-бабьи воскликнул следователь, прихихикнув. – Талант везде себе пробьет дорогу?

Люля вздохнула. И да, и нет… Талант обязательно нужен. В этой сфере без него не пробиться – это совсем не так, как, к примеру, в шоу-бизе, где вместо голоса сойдут смазливая мордаха и максимально обнаженные силиконовые запчасти…

Но чтобы талант заметили, оценили, для этого нужен еще один, особый талант: прорыва, взятия осадой или на абордаж! А люди, как правило, владеют только одним талантом: либо творческим, либо пробивным.

Она вспомнила свои первые, до Владьки, визиты в приемные известных модельеров, убийственно безнадежные визиты. Требовался мощный таран, чтобы вломиться прямиком к тому, кто оценит ее талант и при этом не обдурит. Владька и стал ее тараном. Он сказал как-то: «Никаких дружеских услуг не признаю, это лучший способ потерять друзей и нажить врагов. Деньги – вот единственный беспристрастный посредник в делах, который не подводит никогда. Поэтому я никогда не прошу – я плачу!»

Она имела возможность воочию увидеть, как Владька применяет теорию на практике. Он являлся к очередной фифе – не в джинсах, конечно, и не в небрежно заправленной рубашке, а в дорогом костюме. На пальце здоровый золотой перстень – «для козлов и козлих», говорил он дома, надевая перстень. Шикарная машина оставлена прямо перед входом, на виду. «С волками жить – по-волчьи выть», – говорил он, нагло паркуясь у стеклянных дверей.

Разговор был короток.

– У вас какая зарплата, милая? – говорил он ласково фифе.

Та удивлялась, мялась, но ласковые глаза с пляшущими чертиками делали свое дело, и фифа называла сумму.

– Я плачу вам премиальные в размере месячного оклада. Вы берете вот эти эскизы, выдаете мне расписку в получении – вот здесь распишитесь – и делаете все, чтобы ваше светило изволило их изучить. При этом бдите, чтобы у него не появилась мыслишка их слямзить. Скажете, что авторские права защищены, что автор много работала за границей, а сейчас в силу семейных обстоятельств вернулась на родину и готова поработать на благо отечества. Дайте понять, что принимать эскизы он не обязан, но идеи настоятельно не рекомендуется красть: дороже обойдется! Вы меня поняли? Вот диктофон. – И Владька совал обалдевшей фифе в руки крошечную штучку вполладони. – Вы его положите в карман – он сам включится на звук. Работы у вас на десять минут, но, как только я получу запись вашего разговора, вы получите премиальные в размере месячного оклада. Вне зависимости от конечного результата. Идет?

Эскизы Люли взяли четверо из пятерых. Последний счел, что ее разработки решительно не в его стиле. Что ж, имеет право. Четырех Люле хватало за глаза.

Спустя некоторое время она определилась в своих вкусах и пристрастиях и стала работать только на одного, на Славу Мошковского. Ей нравились его утонченные фантазии, чувство формы и цвета, точное восприятие геометрии тело – одежда – пространство. И, самое главное, он был единственным, кто не подгонял манекенщиц под одежду, но всегда наоборот: одежду под их индивидуальность.

Именно в этом состояла его оригинальность, его вызывающая смелость, если не сказать – нахальство. На одном из показов он выпустил на подиум настоящую толстушку, и именно она удостоилась самых бурных аплодисментов. Слава тогда еще вышел к зрителям и заявил, что он устроил «праздник тела – самой совершенной одежды нашей души». Аплодисменты превратились в овации, а Слава после этого показа стал новой звездой русской моды и получил несколько соблазнительных предложений за границу.

Люлю он любил нежно – так, как могут любить женщин гомосексуалисты, когда почти женская дружба лишена всякой женской же мелочности… Люля отвечала полной взаимностью. Незадолго до Владькиной смерти Слава Мошковский начал ее уговаривать, чтобы она сама вышла на подиум. «В твоей угловатости и неловкости – море обаяния, – уверял ее Славка. – В твоей неуклюжести проглядывает душа, мое солнышко, весь твой нежный и колючий характер, а именно личность меня интересует больше всего! Я хочу, чтобы за одеждой было видно тело, а за телом – душа…»

Нет, никто не мог занять ее место возле Славы! Треть его коллекции была вдохновлена ее эскизами, и он никогда не забывал упомянуть ее как участника разработок. И занять место Люли можно только идеями еще более талантливыми, чем у нее. Так что убивать ее совершенно незачем: достаточно принести более оригинальные идеи…

Она попыталась объяснить это следователю. Она не знала, о чем он думает, глядя на нее водянистыми глазами без всякого выражения и ковыряя в зубах палкой для оливок.

– Ну, допустим, – прорезался он наконец. – Ну, а у мужа покойного – там что?

Она не знала. У нее остались какие-то бумаги, акции, но она в них ни разу не заглянула.

Следователь только хмыкнул, возмущенно тряхнув головой, и записал под ее диктовку название фирмы, где работал Владька: «Росомаха».

Он позвонил ей через неделю. И сообщил, что ее муж никогда не числился в фирме «Росомаха».

Люля уже перебралась в загородный дом, где новый телохранитель по имени Артем нес службу еженощно. Пока все шло без приключений, слава богу.

Просидев в прострации несколько часов после звонка следователя, Люля вдруг очнулась и позвала Артема ужинать. На столе стояла запотевшая бутылка водки «Абсолют» – Владька ее любил, и ее запасов в подвале хватило бы на год. На кухне вкусно пахло жареной картошкой с луком и рыбой.

Артем, однако, пить отказался, сославшись на службу, и Люля пила одна.

До того, как напиться окончательно – что, собственно, и являлось ее конечной целью, – она успела спросить Артема:

– Вы когда-нибудь вели двойную жизнь?

Он не понял вопроса. Пришлось пояснять:

– Например, вы работали в одном месте, а жене соврали, что в другом?

– Зачем? – удивился Артем.

– Вот и я думаю: зачем?

– Только если он секретный агент, – подумав, предположил Артем. – У них всегда «легенды». Даже для семьи…

Она помнила эти слова утром. И они распирали ее мозг.

Она позвонила Славке.

… Люля не очень любила квартиру Славы Мошковского: ангар, а не квартира. Он зачем-то сломал все стены и сделал огромное единое пространство, где помещалось все на свете: кухня, гостиная, столовая, спальня… «У меня, как у всех маленьких мужчин, – мегаломания, неодолимая тяга к большим и великим вещам, – смеялся Славка. – Мне нужно огромное пространство и великие идеи. И если бы я был гетеросексуалом, то непременно завел бы себе подружку на пару голов выше себя, а с каблуками – так на все три!»

От стенки, где располагалась кухонная мебель, до противоположной было добрых метров тридцать в длину. И она едва слышала Славку, который жарил на разных сковородках креветки и капустные котлеты (он был вегетарианцем), пока она потягивала сок манго с ромом из высокого стакана за низким столиком. Женщин Слава до кухни не допускал – он и здесь был единоличным творцом и художником, и Люля сидела как идиотка одна за столиком посреди этого ангара, перекрикиваясь со Славой, суетившимся у плиты под шумной вытяжкой.